Джон Уайзман - Воин-разбойник

— Что это было?

Абу Саид свернул на тротуар и остановился. Он вышел из машины и оглянулся на дым.

— Бомба в машине, — сказал он, как ни в чем не бывало. — Опасно.

— Ни хрена себе.

Он вернулся в кабину, сгорбился над рулем, захлопнул дверцу и включил передачу.

— Ни хрена себе, хабиби.

Мы уже пробирались вверх по крутой узкой улице, которая прорезывала городской каньон на склоне холма, а затем слалолом шла вниз по другой стороне, проскальзывая между пешеходами и припаркованными автомобилями, когда пара пожарных машин, завывая сиренами и не обращая внимания на встречное движение, промчалась в противоположном направлении. Затем стал виден еще один, более крутой, холм. И, задымив радиатором, такси с хрипом подъехало ко входу в отель. Я дал Саиду Абу Саиду сто ливанских фунтов. Он поклонился и усмехнулся.

— Шукран, хабиби. Пусть у Вас будет хороший отдых — и мирный.

— Спасибо, — сказал я Абу.

Я наклонился, чтобы поднять свой багаж.

— Мне понадобится водитель на несколько дней. Ты свободен?

Он утвердительно кивнул.

— Триста американских долларов в день — и еще пятьдесят долларов каждый раз, когда мы пересекаем Зеленую линию под огнем.

Я протянул ему руку.

— Двести пятьдесят в день — и по пятьдесят, когда мы пересекаем Зеленую линию под огнем, не получив ни одного ранения.

Он рассмеялся.

— Сказано и сделано. Мне подождать тебя, хабиби?

— Нет, увидимся завтра в восемь утра. Сегодня я хочу устроиться, а потом пешочком пойду осматривать достопримечательности.

Я подхватил свои сумки, вошел в вестибюль «Коммодора» и бросил их на пол у регистрационной стойки.

Впереди и слева от себя я увидел уютный бар из красного винила и стеклянную дверь, ведущую к тому, что казалось двором и бассейном.

У «Коммодора» была международная репутация. Это была журналистская гостиница в стиле Старого света — рай для расходных счетов. Счета из бара оформлялись как «прачечная», счета из ресторана — «услуги телекса» или «междугороднего телефона». То же самое можно было проделать с золотом или драгоценностями — можно было их купить для гостей и вставить в счет за проживание. Даже винный погреб был знаменит: сомелье «Коммодора» мог поставить почти что угодно — лишь бы успели напечатать этикетку.

Я зарегистрировался, бросил свои сумки в обшарпанной комнате с окнами на задний двор, зашел в бар, выпил пару «Бомбеев» и отправился прогуляться.

Из «Коммодора» я вышел на Хамра-стрит, торговое сердце Западного Бейрута. Французские десантники с автоматами на шее патрулировали тротуары, прогуливаясь парочками. Их присутствие, должно быть, успокаивало: Хамра-стрит гудела. Машины и такси пронзительно сигналили непрерывной какофонией кошачьих воплей. Лавочки фаст-фуда оживленно торговали жареными цыплятами с хрустящей корочкой, шавермой и фалафелем.

Стойки с напитками выдавали фраппе. Лавочники, давным давно покинувшие свои лавки из-за бомбежек и обстрелов, выкладывали свои товары и занимались торговлей прямо на тротуаре.

Несмотря на мирную движуху, кучки молодых людей в джинсах, кожаных куртках и с не слишком хорошо спрятанным оружием слонялись поодаль от жилых домов и витрин магазинов, испуская те же самые флюиды, которые я ощущал, наблюдая за мистером Чарли в дельте Меконга более десяти лет назад. Я купил эклер в кондитерской и был поражен, увидев в подвале нечто похожее на фабрику по производству бомб, когда дверь подвала магазина приоткрылась. Обрывок информации встал на место. Бейрут был точно таким же, как Вьетнам, где мирная хижина часто скрывала вход в тайник с оружием в секретном туннеле под ней. Окай, ливанец — погибель тебе. Человек-Акула прибыл.

С помощью карты я проложил себе маршрут к Американскому университету, побродил вдоль ворот и стен, затем медленно прошел мимо бетонных развалин, где кустами росли бугенвили, а изредка попадались уличные кошки, тощие и злобные, и вприпрыжку припустил к берегу — на Авеню-де-Пари, где семиэтажное американское посольство выходит к морю.

Я прошел мимо посольства, реликта тех дней, когда посольства были открыты и, подобно публичным библиотекам, не охранялись, задержался на несколько минут, чтобы посидеть и полюбоваться безжалостным ветхозаветным небом, бескомпромиссным и упрямо синим, а затем продолжил свою прогулку. Не потребовалось много времени, чтобы понять, что охрана посольства в козлиной заднице. Вдоль подъездной дорожки были навалены мешки с песком, чтобы уберечься от выстрелов с улицы. Но если бы террористы вышли на незащищенную подъездную дорожку с машиной, груженой взрывчаткой, взрыв будет направлен прямо в посольство, а не отклонен от него. И к парадному входу мог подъехать любой: не было никаких мощных барьеров, чтобы не пропускать машины, только легкие баррикады и бочки из-под топлива, набитые песком. Большинство ливанских охранников снаружи были вооружены пистолетами, но ничего более мощного. Морпехи и их дробовики были внутри, где они были нужны меньше всего.

Остаток дня я бродил по улицам, изучая местность между посольством и отелем, подыскивая квартиры, которые мы могли бы использовать как убежище. Проблема была в том, что я не мог прочитать надписи на арабском «Сдается» или понять, что такие вообще были. Сумерки наступили рано, сразу после 16.30, и когда на улицах стало темно, я вернулся в «Коммодор» с его дружелюбным баром. Поднявшись в номер, я тщательно проверил свой багаж: его уже обыскали. Это было нормально — в нем не было ничего, что могло бы рассказать кому-либо обо мне, кроме того, что у меня не было бритвы, мои книги в мягких обложках были британскими изданиями и у меня был чистый репортерский блокнот. Спустившись вниз, я даже не успел сесть на табурет, как бармен уже поставил передо мной двойной «Бомбей» с камнями. В моем номере, возможно, были грязные потертые ковры, паршивая сантехника и откидная кровать, но бар был строго на пять звезд. Все дело в приоритетах — а у «Коммодора» были свои приоритеты.

В восемь часов следующим утром Абу Саид был перед отелем, мотор громко стучал. Я прыгнул на переднее сиденье.

— Йалла, пошли.

— Куда?

— Кофе. Отвези меня в лучшую кофейню, которую ты знаешь.

— Будет сделано, хабиби.

Абу Саид влажно улыбнулся сквозь усы, нажал на акселератор и покатил вниз по склону холма к набережной.

Мы ехали на юг по Прибрежной дороге к Халде. Ехали — это очень мягко сказано. Абу Саид водил, как боец SEAL. Шоссе было дорогой с раздельными полосами, и всякий раз, когда поток на юг был для него слишком медленным, он перескакивал разделитель, включал свои фары, жал на клаксон и вел по встречной северной полосе, делая обходные маневры, петляя по обочине и меняя полосу, когда легковые машины и грузовики сворачивали, чтобы уйти с нашего пути. Примерно в шести кликах к югу от аэропорта, он свернул на изрытую колеями грунтовую дорогу, проскочил еще половину клика и с визгом остановился перед маленьким безымянным магазинчиком, окна которого были прикрыты двойным слоем мешков с песком.