Джон Уайзман - Воин-разбойник

Я втягивал спагетти так же через нос, хотя обнаружил, что если соус маринара был слишком острым, у меня слезились глаза.

Если тонкие методы не срабатывали, мы переходили к грубым.

— Кофе, мистер Грязь? — спрашивал я.

— Конечно, мистер Чудик.

— Сливки?

— Нет, спасибо мистер Чудик.

— Сахар?

— Полагаю, что тоже нет.

— Сопли? — я прочищал нос в его чашку.

— Восхитительно.

И он выпивал его залпом.

Мы обнаружили, что примерно через три дня таких выступлений слух о них распространился. К концу первой недели пребывания в море нам с Грязью было достаточно зайти на камбуз, загрузить подносы и направиться к столу. Он освобождался еще до того, как мы усаживались.

Когда Барретт услышал, что мы проделываем с Грязью, он просто взбесился.

— Дачерттепобери, Марсинко — прорычал он — Я не могу тебя на растудым-тудыть пять минут оставить, чтобы ты на свою растудыть-едремть-тудыть жопу приключений растудыть-затудыть не заполучил.

В дополнение к заболевшим ушам Грязь и я получили дополнительные наряды. Это был уникальный способ Барретта сказать «спасибо» за представления, которые позволили взводу есть вместе. Мы с Грязью страдали молча. Мы знали, почему он это сделал: если бы он этого не сделал, он бы огреб неприятностей в старшинском загоне для козлов и поэтому, чтобы сохранить мир, он нас вздрючил.

Я получил уведомление, что меня приняли в школу кандидатов в офицеры сразу после того, как я отправился на шесть месяцев в Средиземное море, на борту «Рашмора», старинного десантного корабля-дока времен Второй мировой. Это был настоящий прощальный тур. У меня была вся обычная работа в взводе: разведка пляжей перед десантными учениями, отработка подрывов при разминировании, участие в учениях Зулу-пять-Оскар, с уклонением и побегом, которые были частью продолжающейся подготовки UDT-22. А потом была черная работа: печатание для Барретта отчетов и служебных записок, обслуживание оборудования и поддержание своей квалификации в области водолазного дела и прыжков с парашютом.

Вдобавок ко всему, я стал все больше и больше времени проводить в Стране Офицеров, наблюдая за тем, как они действуют, как они выполняют свои обязанности, как они живут в своей кают-компании. Время от времени я поднимался на мостик, где командир нашего десантного корабля-дока, капитан 1-го ранга Б. Б. Уитэм, даже давал мне пару раз порулить, после того как Баррет сообщил ему о том, что меня приняли в Швалку Курячьих Отбросов, как ее ласково называют на флоте. Будучи закоренелым новоангличанином, шкипер Уитэм позаботился о том, чтобы я получил начатки офицерского мастерства. Он даже знал обо мне достаточно, чтобы правильно ко мне обращаться — как к старшему матросу Чудику.

Конечно, теперь, когда я собирался стать офицером и джентльменом, мы с мистером Грязью полностью отказались от наших представлений на камбузе. Это был великий поступок, но даже великие деяния должны когда-нибудь заканчиваться. Кроме того, кто захочет, чтобы его звали энсин Чудик?

Не то, чтобы я надел на себя мантию респектабельности. Например, когда мы встали в Неаполе за припасами, я садился за руль грузовика, который нам выделяли. Моя логика была проста: я собирался управлять кораблем; управление есть управление; почему бы мне не получить всю возможную практику? Неаполь — холмистый город и там есть длинные тоннели с пешеходными тротуарами, расположенными рядом с дорожными полосами (только дураки ходили по этим узким тротуарам в тоннелях, потому что неаполитанцев сравнивают с дикарями из Бейрута, когда речь заходит о вождении).

Теперь, поскольку у нас были колеса, мы могли найти время, чтобы сделать одну-две остановки для общественных напитков по пути к складу снабжения, что приводило к отставанию от графика. Я часто брал на себя задачу наверстать упущенное время, забираясь двумя колесами на тротуар и задевая стены тоннеля, чтобы обогнать медленно идущий транспорт. Этот прием не слишком радовал ни старшину, ни восьмерых боевых пловцов, ехавших сзади, ни весь автопарк.

Барретт попытался исправить мой стиль вождения в своей характерной дружелюбной манере, педантично объяснив мне, что растудыть их маменьку грузовики не предназначены для езды по затудыть их, тротуарам и обочинам.

Я кивнул и поехал дальше.

— Понял, шеф, виноват.

Виноват, конечно.

Я «достал» Барретта за неделю до того, как отбыл в ШКО. У нас были запланированы прыжки с парашютом. Я уже привлек недовольное внимание кэптена Уитэма, низким раскрытием — ожидая, пока я не окажусь ниже тысячи футов (прим. 300м), чтобы дернуть за кольцо. Уитэм чувствовал себя в большей безопасности, когда мог наблюдать в бинокль, как мы открываем парашюты. Мысль о прыжке HALO (с большой высоты с низким раскрытием) заставляла его потеть. Я был полон решимости заставить его сбросить фунтов восемь, за счет потери жидкости.

Последним моим прыжком был прыжок в воду по правому борту десантного корабля. Верхушка мачты корабля находилась на высоте 138 футов (прим. 42м) над палубой. Я сказал взводу, что я буду опускаться так низко, что окажусь вровень с верхушкой мачты, когда раскроется парашют. На самом деле, я сказал всем, кого смог найти, что собираюсь раскрываться на 138 футах, за двумя примечательными исключениями: Шкипера Уитэма и Эва Барретта. У меня даже был парень по имени Темный Боб, расположившийся на палубе с 16-мм звуковой кинокамерой.

Мы поднялись, набрали высоту, вошли в зону и прыгнули. Когда я позже смотрел фильм, это было замечательно. Все парашюты раскрылись очень высоко. А потом я падаю. Падаю. Падаю. Пока камера следила за мной все ближе к воде, вы отчетливо слышали голос Барретта на звуковой дорожке:

— Вот мудак. Вот гребанный мудак. Вот же гребанный тупой мудак. Дергай это чертово кольцо, Марсинко, ты гребанный херосос, пилотколизный дерьмопроглот, выродок мудозвонный, дергай это чертово кольцо.

Я знал, когда нужно понимать намеки, поэтому дернул кольцо. Я настроил парашют для низкого раскрытия. Он развернулся мгновенно. У меня было время на один рывок при открытии, когда я поравнялся с мачтой, а затем — всплеск — я вошел в воду.

Я нырнул, скинул обвязку и вынырнул смеясь.

Барретт и Б. Б. Уитэм не нашли забавным этот трюк.

Шкипер даже не стал дожидаться, пока я поднимусь на борт.

— Марсинко, читай по губам. Ты, мать твою, под домашним арестом — рявкнул он в мегафон.

Баррет решил, что мне понадобится новая дырка в заднице, и тут же набросился на меня.

Примерно через неделю я отбывал в Штаты.

За день до моего убытия шеф Барретт вызвал меня в козлиный загон и велел сесть. Он достал пару банок пива, открыл их и одну протянул мне.

— Дик, — сказал он, — Я думаю, у тебя все получится. Из тебя выйдет хороший офицер — если ты не слишком будешь валять дурака и будешь относиться к делу серьезно.