Михаил Левитин - После любви. Роман о профессии [сборник]

Мы с Енгибаровым смотрели и плакали.

Здесь было идеальное место, чтобы незаметно умереть.

— Хочу быть клоуном, — в полтора года сказал я своей маме, раскутывающей мне башлык, когда мы вернулись из цирка.

Честно выполняя общественную нагрузку от своего института, она читала артистам цирка два раза в неделю научный коммунизм. И за это мы имели право приходить на любое представление хоть каждый день. Я всегда рядом, в ложе, жуя шоколад.

Раскланивался с мамой из оркестровой ложи через весь цирк лысый, как папа, дирижер, посылал воздушные поцелуи, а папа сидел за нами, сжав кулаки. Они и разбежались из цирка по всему миру, как зайцы, эти великаны и карлики, оставив меня с моей мечтой стать клоуном, таким, как Леонид Енгибаров, успевшим стать лучшим клоуном на свете.

Такая печаль. Такая печаль…

Ну как это ёлка может встретиться с печалью, где?

Если только на сцене.

И годовалый мальчик в тазу под лучом прожектора спросит у зала:

— Будет ёлка? Будет. А вдруг не будет. Вдруг я умру.

Так мог спросить только поэт. Именно этот, мой самый любимый, Александр Введенский.

Не помню, написал ли я уже тогда свою книгу о нем «Убийцы вы дураки. Реконструкция романа». Что вообще мог о нем знать? То, что ему не нужно было особых усилий писать самим собой?

Новый год — это тоже он. Мы связаны общими ожиданиями. И вот он приходит, а мы от радости умираем. Так бывает, когда сердце не выдерживает. Слишком долго ждали, дух перехватило.

Он писал всё как оно есть, как оно бывает на самом деле.

И возникла семья Пузырёвых, для которых возраст неважен. Дети разного возраста: от годовалого до восьмидесятишестилетнего. А родители молодые. И еще способны делать детей. И когда они их родили, и зачем? И что такое дети, у которых одна только радость — Новый год?

Родители ушли в театр, а дети отплясывают в пустом доме и радостно поют:

Действительно зарубила, потому что, купая детей, только и думала, что о возлюбленном, лесорубе Фёдоре, как бы встретиться с ним поскорее в Новый год.

Вообще в этой пьесе все думают о возлюбленных, о любви, о близости в новогоднюю ночь. А возлюбленный лесоруб Фёдор ищет в лесу ёлку для семьи Пузырёвых и думает о няньке Пузырёвых, так они неожиданно переименованы в этой пьесе — Ивановы становятся в пьесе Пузырёвыми в течение одной секунды.

Странное, почти эпическое произведение, возникшее в Харькове в душе Александра Введенского, «самого гениального среди нас поэта» — как говорили действительно гениальные обэриуты. Ничего не придумывать, видеть жизнь как она есть, а не как представляется. Без посредников между тобой и жизнью.

Я предложил это театру, пережившему многое: и режиссеров своих, и приглашенных, как я, и спектаклей. Они научились играть всё…

Я пришел к ним в то время, когда у театра не было денег. Директор придумал кормить всех в служебном буфете завтраком, обедом и ужином. Ты не принадлежал себе, жил как все, потому что общее горе — нет денег на зарплату. Ну и общая радость, как у Введенского, — канун Нового года, ёлка.

А холода вокруг театра такие, что добежать десять метров до газетного киоска можно только по-достоевски: ты чувствовал огонь примерзших, пока бежал, к ногам кандалов.

Каторгу Достоевский пережил там, в Омске.

Всё возможно в театре, даже Введенский.

Надо только не сомневаться, что тебя поймут.

Это очень свободный театр — Омская драма. Совсем свободный. Совсем уверенный в своем мастерстве. Я даже не уверен, заметили ли они, что сделали одну из самых странных русских пьес общедоступной и в течение нескольких сезонов самой популярной в городе.

Сделали и всё. Работали вместе и прекрасно. Выполнили задание и разошлись под аплодисменты. А что там осталось в их душах — один чёрт помнит.

Это актерство старателей, артели, добывающей золото. Они всё делают своими руками, чего нельзя сказать об актерах, следующих по наитию. Кто мал, кто велик — неважно. Они разные, всё самое интересное — в театре. Здесь они роют, здесь копают. Всё полно театром. Он кормилец, и не только буфетом, когда зарплаты нет, но и смыслом, которого вообще мало на свете.

Городу было не до мороза. Все ждали Нового года, но до него надо было дожить, а жизнь короткая, и в ней случаются ошибки.

— Будет ёлка? Будет. А вдруг не будет. Вдруг я умру.

Выходил актер, сажал ребенка на плечи, и так они двигались по спектаклю, угадывая мысли друг друга. Мир глазами годовалого ребенка, глазами Введенского, который тоже не соглашался смотреть иначе.

Весь набор новогодних чудес я собрал в этом спектакле. Первый мой спектакль на круге. Где квартира Пузырёвых с одной стороны стены, а по другую — балетный станок.

И балерины, отзанимавшись, устремляются сквозь спектакль, ни на кого внимания не обращая, под «Лебединое озеро». И музыка из рязановской «Карнавальной ночи» неожиданно в зале, актеры как-то комично патетичны, никем не притворяются. Городовой во фраке пел романс в балетном зале о чем-то, абсолютно к событиям не относящемся, и судьи судили няньку за убийство девочки Сони Островой, играя друг с другом в какую-то веселую считалочку, и отрубленная голова убитой Сони разговаривала с обезглавленным телом, для этого актрисе нужно было лежа только приподнять голову, чтобы взглянуть на себя. И собака Вера, сострадающая ей, — огромный настоящий дог — бежала, строго соблюдая интервал, из кулисы в кулису, на самом деле от хозяина к хозяйке. И пьеса, названная абсурдной, казалось бы обреченная на провал, с легкомысленной музыкой Андрея Семёнова, с моим рывком в будущее, где непременно в Новый год нас ожидает любовь, понравилась этому неученому омскому залу. Одна только любовь.

Все ждут Нового года, все спешат, чтобы успеть к празднику. И в спешке этой становятся жуткими эгоистами. Все ждут своего Нового года, до него остались часы, дожить бы. Это так смешно и так мило, ждать, как Введенский в тридцать седьмом, не зная чего, и не знать, дождешься ли.

Так мило! Одни слезы.

Эту пьесу он видел как шутку, не зная, что ученые люди назовут ее самой абсурдной пьесой на свете. Почему? Что в ней абсурдного? Если только радость ожидания делает нас почти безумными… Мы спешим к Новому году и перед самым двенадцатым часом от волнения и радости умираем.

Вот как оно бывает!

Так оно только и бывает!

Спектакль мчался к Новому году вместе с нами — годовалым Петей Перовым, собакой Верой, нянькой, стремящейся отдаться возлюбленному, самим возлюбленным, не заметившим от горя, что лежит с другой, с детьми, не умеющими отделить радость от горя, — вся эта непристойная жизнь, нечистые мечты детей о близости и моя непристойная жизнь в достоевском городе.