Ирина Безрукова - Жить дальше. Автобиография

Потом в одном из интервью Игорь говорил: «Я так много не знал о своем сыне». И вот это уже была чистая правда.

Увидев Игоря, понуро сидящего на диване, я почувствовала невероятное чувство вины. Это чувство меня не отпускало ни на минуту с того момента, как подруга позвонила, чтобы сообщить жуткую весть. Я все время спрашивала себя: «А если бы я никуда не полетела? Если бы оказалась рядом?» Любому человеку, у которого уходит близкий, знакомо это чувство. Даже если все произошло по какой-то нелепой случайности и предположить такого исхода никто не мог, мы все равно виним в случившемся себя. А когда пытаемся сами себе возражать, говорить, что мы не могли ничего предугадать, не могли предвидеть, что банальная простуда и банальное падение закончатся именно так, помогает мало. Все равно есть ощущение вины. Можно было остаться, не полететь никуда – и все изменить.

Я думала о том, что не смогла помочь Игорю убежать от его судьбы. Когда Андрей рос, я все время держала в памяти тот факт, что одного ребенка его отец уже потерял. И я очень боялась наступления этого возраста у Андрея. Вдруг история повторится? Когда мы с Игорем развелись, я решила, что вот она – эта потеря. Игорь потерял сына не в буквальном, а в метафорическом смысле. И успокоилась – мы обманули его судьбу. Но оказалось, что это не так.

Войдя в комнату, я опустилась на колени возле Игоря, заплакала и сказала: «Прости!» Это было искренним порывом, как-то само собой получилось. Игорь дотронулся до меня и произнес: «Ну что ты!» В следующий раз мы увиделись на прощании с сыном и больше не встречались.

И без того сложную ситуацию усугубляло то, что о нашей беде прознали папарацци, и я оказалась в настоящей осаде. Сразу несколько съемочных групп круглосуточно дежурили у моего подъезда, ждали, когда я выйду. И за неимением никакой информации от меня кидались на каждого, кто выходил из подъезда, совали ни в чем не повинному человеку микрофон в лицо, задавали вопросы, требовали ответов. На второй день после моего возвращения в дверь позвонила заплаканная консьержка и стала что-то говорить, но сквозь ее рыдания я могла разобрать только: «Прошу меня простить» и «Это было выше моих сил!». Я ее усадила за стол, налила чаю и попросила спокойно рассказать, что произошло. Оказалось, что она выпила снотворное и легла спать, но какие-то люди вломились в подъезд. Они представились следователями и стали задавать вопросы. Она спросонья не поняла, в чем дело, и стала честно отвечать: что видела, что знает. Только спустя некоторое время бедная женщина осознала, что ее обманули и что перед ней никакие не следователи, а съемочная группа одного из таблоидов. Она решила, что сделала что-то ужасное, и кинулась ко мне плакать и извиняться. Я ее как могла успокоила, сказала, что она ни в чем не виновата, просто есть такие люди – похоронные журналисты. Они зарабатывают деньги на чужой смерти. Консьержка, которая была далека от реалий шоу-бизнеса, хваталась за сердце и спрашивала наивно, как они могут спокойно спать после этого и есть ли у них вообще душа. Я ответила: «Есть люди, а есть нелюди. Вероятно, вот эти, которые пытали вас расспросами, – из второй категории». Меня все это не удивляло совершенно, я всякого уже насмотрелась. Но эту взволнованную и плачущую женщину было искренне жаль. Я напоила консьержку чаем и взяла с нее обещание дверь открывать только участковому и ему же отвечать на вопросы.

Впрочем, папарацци не остановил закрытый подъезд. Они проникли на мой этаж, позвонили в звонок, нацелили на дверь камеры и, думая, что мы их не слышим, начали между собой переговариваться: «Ну тут же должна быть где-то пожарная лестница, не только лифт. Давайте найдем ее и поднимемся к ней, минуя тамбурную дверь». Но у нас все это время работала камера домофона, и мы все прекрасно слышали. Я даю сестре ключ от двери на лестничную площадку и говорю: «Беги быстро запирай!!» А дальше, как в страшном сне или фильме ужасов, когда зомби уже ломятся в дверь и ты в последнюю секунду успеваешь навалиться на нее плечом и закрыть замок. Сестра успела.

Потом пришел человек по имени Андрей, организующий похороны, и тоже задавал вопросы. Отвечать на них было непросто. Мы с сыном много раз вели беседы о том, что с нами случится после нашей смерти. Одно время я занималась раджа-йогой, где впервые услышала версию о том, что тело человека – это всего лишь его «костюм». И не более того. И Андрей с этой мыслью тоже соглашался, считая, что наше тело – это вместилище для чего-то более тонкого. Как скафандр. Или как автомобиль, везущий душу по жизни. Когда случается непоправимое – человек просто выходит из этого автомобиля и отправляется дальше. Мы оба склонялись к тому, что этот автомобиль, или этот скафандр (как угодно его называйте), надо потом утилизировать. Я считаю разумным существующий во многих культурах обычай сжигать тела умерших. Андрей со мной в этом вопросе соглашался. «Какой смысл превращать планету в большое кладбище?» – говорил он. Когда встал вопрос, как хоронить Андрея, я вспомнила этот разговор. Мне было очень важно, чтобы Игорь понял – я действительно знаю о воле Андрея, я не придумала это, мы с ним обговорили этот вопрос. И он сказал: «Да, делай, как ты считаешь нужным, я понимаю, что Андрея бы это устроило».

Настало время прощаться. Все друзья и знакомые спрашивали у меня, чем можно помочь. Почти всем я отвечала, что ничего не нужно, и только к одной подруге, чей отец занимал очень значимую должность, у меня была просьба. Я попросила ее прислать за мной машину с затемненными стеклами (чтобы меня не смогли снять через стекло машины). Сесть за руль сама я была в тот день не в состоянии.

Я попросила сестру с племянником поехать в морг и сделать там все необходимые дела. Мое появление там привлекло бы слишком пристальное внимание журналистов. А Оля все-таки непубличный человек, она всегда отказывалась фотографироваться. Я отдала Оле часы, которые мы с Андреем купили в аэропорту, его крестик, отдала костюм и галстук. Оля все сделала, позвонила и доложила: все сделали, как мы и просили. «Только вот журналисты гроздьями на заборах висят, они ждут тебя, а меня не узнали. Мы гроб закрываем?» Я согласилась, и Оля с моим племянником поехали в крематорий.

То, что я отказалась от визита в морг, не спасло меня от преследований папарацци. Около подъезда было не протолкнуться – там стояли несколько машин с логотипами телеканалов, камеры были установлены прямо на проезжей части, на тротуаре возле дома плотной толпой стояли журналисты и держали камеры на изготовку. Я поняла, что откуда-то они знают о дате церемонии. Ситуация осложнялась. Машина с затемненными стеклами при таком раскладе уже не спасала – я не смогла бы к ней пробиться. Выручил участковый. Он сказал, что через комнатку, где сидит консьерж, можно пройти в соседний подъезд, не выходя на улицу. И я попросила подругу выйти из моего подъезда, и в ту же секунду сама, в сопровождении участкового, который был в штатском, вышла из соседнего. Журналисты, увидев открывающуюся дверь моего подъезда, ринулись туда, и мне таким образом удалось сбить их с толку.