Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Красота нетронутых лесных мест Смоленщины, по которым они ехали, уже давно свое признание и свое описание нашла. Таких мест даже на Смоленщине осталось мало — жизнь вперед идет, и люди для своих потреб землю изначальной красоты лишают — леса сводят, речки загрязняют, дорогами и каналами Божью целину полосуют. Делают всё это вполне практичные люди, в пользу своих дел безоглядно верящие, а сами между тем первозданной красоте не чужды и, попав в какую-нибудь уцелевшую краину, человек может до перехвата дыхания ощутить очарование не тревоженной природы. Через такие девственные места они и ехали, направляясь к Ручейково, а пока они в пути, мы можем несколько отступиться от них и, вперед забежавши, рассказать кое-что о Ручейково.

В годы костоломные, какими русская история излишне богата, всякое на святой Руси случается. В войну, с которой наш сказ теперь соединен, было много такого, о чем не говорится и, Бог весть, будет ли сказано — правда ведь давно уже в великомученицах ходит, каждый ее на свой лад перестраивает, каждый к себе примеряет, а чтоб дать ей простор, вольную дорогу ей к людям открыть — того не было и нет. Много лет с войны прошло, а правде о тогдашней жизни людей, отданных врагу, до сих пор хода не дается. А ведь в этой задушенной правде выражено не только то, что противно чести людей, но и многое такое, чем не грех и гордиться. Большой русский людской косяк — миллионов восемьдесят душ в нём было — попал тогда врагу. Бросили народ на произвол судьбы, а брошенный народ на колени перед врагом не пал, не рассылался, не надломился, а как бы даже распрямился и совсем новыми, и вовсе дерзкими желаниями возгорелся.

Это был очень разнообразный опыт, и если местные особенности исключить, от нетипичного отклониться и весь этот опыт в его корневом смысле разглядеть, то многое можно понять, а самое главное то, что ничем и никогда не может быть остановлено. Государства воюют, а люди живут волей к жизнетворению. Государства людей в войны вовлекают, образ жизни им диктуют, требуют от них труда, богатства, жертв, и человек, рожденный в свободе, теряет ее с первых дней своей земной жизни, но творческого, заложенного в нем, он не теряет до последних дней своей земной жизни. В несвободе люди вырабатывают, строят, трудятся, выполняют планы, принимают нормы, но творят они только в свободе. Война приносит людям гибель, разорение, много другого страшного приносит, но она же и ослабляет государства, создает очаги, в которых человек хоть на время остается сам с собой. Только в такие моменты, когда человек сам с собой и сам свой путь намечает, он ответственен за себя и свои дела, во все другие времена, когда ему диктуют, велят, заставляют и втискивают в организованную толпу, мера его ответственности измеряется мерой оставшейся ему свободы.

Но, конечно, дед Осип в Ручейково обо всём этом вовсе и не думал, когда во тьме военных дней зажигал свою лучинку, все его действия были обусловлены мгновенным изменением обстоятельств жизни, какое произошло с началом войны.

Ручейково на карте малоприметно — небольшая лесная деревня Смоленщины, что о ней скажешь и сколько места на карте дашь? Дворы в ней считать, до трехзначного числа не дойдешь, а людей в то недоброе время войны в четырехзначное не уберешь. Мало того, что дворы, сараи, хаты были тогда полны людей, люди и по лесным заимкам жили, и в наскоро отрытых землянках ютились, и в лесных балках костры жгли. Это многолюдие, возникшее на малом ручейковском пространстве, было одним из неприметных следствий войны, а почему именно тут оно возникло, так это проще простого: война по большим дорогам, через города и более приметные поселения катилась, а в лесную сторону не потекла. Ни один немецкий солдат даже по ошибке в Ручейково не забрел, вот какая это глухоманная лесная земля!

Но нельзя сказать, что война вовсе не затронула Ручейково. Когда немцы двинулись на русскую землю, жители Ручейково по лесу разбрелись, скотину с собой увели. Для их исхода из деревни возникла тогда небесная причина. В ручейковском небе с первого дня войны начали летать аэропланы — может быть, деревня на их воздушном маршруте лежала — и вот эти белокрестные ревущие птицы погнали людей в лес. Всё началось с того, что бабка Щевалиха, знаменитая на всю округу костоправка и ворожея чрезвычайной силы, как раз собралась помирать, и, помираючи, бобы в последний раз кинула, а они показали, что с ее смертью и Ручейково погибнет — падет небесный вихрь и испепелит. Люди не так уж и поверили последнему гаданию Щевалихи, но тут откуда-то пошел слух, что так как немец по суше Ручейково не достигает — далеко ему сворачивать — то он снесет их деревню бомбами, ему опасно оставить такую в тылу. От всех этих предсказаний и слухов людям становилось не по себе и, оставив дома на попечение деда Осипа, которому по преклонности лет всё равно помирать пора, они подались в лес, чтобы пересидеть грядущую беду. Дед Осип, старик великой древности, остался с бобылкой, которая лет за полсотни до того прижилась к нему и теперь не захотела бросить его в беде. Днем или ночью, заслышав гул в небе, старик выходил на опустевшую деревенскую улицу, размашисто крестил небо и громко, властно кричал: «Сгинь, прах тебя возьми!»

И что бы вы думали, улетали аэропланы, не причинив деревне вреда, а дед Осип, поглаживая жидкую бороденку, говорил бобылке:

«Ишь, как крестное знамение гонит супостатов-то!»

Так, защищенное зенитным заклинанием деда Осипа и своей заброшенностью в бездорожье, Ручейково и пережило первые недели войны. Скоро, однако, жизнь новое явила. Коренные ручейковцы еще в лесу отсиживались, а в деревню начали приходить люди, той лесной стороне вовсе непривычные. Добредали сюда бойцы и командиры из советских войск, разбитых противником. Приходили горожане, ищущие спасения от войны. Появились люди, деду Осипу вовсе мало понятные, и, как он говорил, даже по-православному не говорящие — люди из польских земель. Пришлые были народом одичавшим, голодом изморенным, вшами до последней степени изъеденным. Дед Осип всех принимал. Бобылка только то и делала, что картошку варила — кормить голодных. Круглосуточно топилась баня и в ней парились люди, понашедшие неведомо откуда, а дед Осип, прикрыв срам холстинкой, пару поддавал. Верил он, что добролютый банный пар да добрый веник — вше верная погибель.

Когда коренные ручейковцы вернулись, то оказалось, что их избы полны людей. Приняли это без особых протестов — в войну каждому человеку от беды нужно укрыться. А нашествие продолжалось. Скоро люди начали селиться в сараях, в колхозном скотном дворе. Тут батюшка Илья приплелся — он в том краю знаменитым был и лет двадцать бродил по нему, совершая тайные службы и исполняя церковные требы. Приказал он церковь, в которой до войны правление колхоза обитало, открыть и людей в ней поселить. На околице деревни землянки рыли, на лесных заимках селились.