Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Бухгалтер хихикал, уткнув подбородок в тулуп.

«Это, что говорить, у нас с этим в полном порядке», — произнес он каким-то похабным голосом. — «Двести пятьдесят бабочек, да еще каких! С врагами народа знались, в автомобилях ездили, на курортах прохлаждались. Теперь песок к драге возят. А красота осталась. Посмотришь на одну — дух захватывает, на другую — слюной изойдешь. У нас это здорово поставлено».

«Вот ведь, гады!» — с восторженной ноткой в голосе сказал бородатый. — «Баб за ни за что в принудлагерь засадили, а они, как те кобели голодные, накинулись. А того понятия нету, чтоб баб пожалеть».

«Да мы их и жалеем!» — заливался смешком бухгалтер. — «Смотришь, бабочки одинокие, молодые, как не пожалеть? Пожалеешь одну, а тут другая подвертывается, и ту пожалеть надо. Так оно и идет».

Колхозники принялись есть мерзлый хлеб. Бородач, распаленный рассказом бухгалтера о райском житье-бытье на прииске, плюнул в сторону и с озлоблением сказал:

«Вы, гады, соседи, а на прииск к себе не пускаете».

Бухгалтер вовсе зашелся от смеха.

«Подожди», — сказал он, — «скоро и ваш прииск будет заключенными обслуживаться, тогда поиграешь. Только жена у тебя лютая, как бы без бороды не оставила».

«Без заключенных, да без колхозников, ни в жисть не выполнили бы мы плана!» — сказал человек в круглой шапке и с красно-синим носом. — «Почитай всех колхозников, какие есть в этих местах, в лес согнали».

Он обернулся к колхозникам, сидевшим рядом с Марком.

«Правильно я говорю, граждане колхозники?» — спросил он. — «Всех вас в лес согнали, или еще малость по селам осталось?»

«Всех!» — ответил старик с лицом измученного голодом апостола. — «В селах, почитай, одни старики да бабы теперь. Только на воскресный день отпущают из леса, да и то не всегда»

«Раз законтрактовались, так надо договор выполнять!» — резонерски заметил бухгалтер.

«Чего там законтрактовались» — спокойно сказал колхозник. — «Договор-то на всё село один. Приезжает из леспромхоза начальство, собирает собрание. „Контрактуйтесь“, — говорит, — „в лесу зиму работать. Власти план поможете выполнить и деньжат подзаработаете“. А у нашего председателя в кармане уже приказ из района всех оптом законтрактовать. Подпишет он за всё село, вот и вся недолга. Деньги говорят, а куда те деньги, корове под хвост, что ли? Аршин ситца дай, и то охотнее работалось бы».

«Ишь, чего захотел», — издевался бухгалтер. — «Деньги ему не по носу, ситцу подавай. А того не понимает, что тут даже люди интеллигентных профессий купить себе ничего не могут. У нас главный бухгалтер в ватнике ходит. Полгода назад его из заключения выпустили, он теперь по вольному найму, и, представьте, не может костюма купить, или хоть штанов, подходящих к его положению».

«Трудно представить», — язвительно пробурчал красно-синеносый.

«Везде так», — басил бородач. — «Рассказывают же, что к Калинину в Кремль пришла делегация от колхозников. Пришли оборванные, и стали жаловаться, что ничего купить нельзя. Магазины, мол, пустые, люди обносились начисто».

«Ну, и что ж Калинин?» — подался вперед старик с лицом апостола.

«Калинин? Он посмотрел на них и говорит: „Вы еще вроде как бы и одеты, а вот в Африке люди так и совсем голые ходят. И ничего, живут“».

«Ну, а те что?» — добивался старик, словно ему очень важно было знать, о чем еще говорили у Калинина.

«А ничего. Верно ведь сказал Калинин. Слышали все, что в Африке голые ходят».

«Верно-то верно», — задумчиво тянул колхозник, — «да у нас ведь климат не тот, трудно голым. А вот промеж нас слух прошел, что ходоки от мужиков у Сталина были, просили колхозы отменить. Пришли, значит, и принесли в мешке двух петухов. Вынули их и на стол друг против дружки поставили. Те, конечно, сразу в драку, клюют один другого, крыльями бьют. „Вот“, — говорят ходоки Сталину, — „как же то возможно, чтоб люди вместе жили и не дрались, когда даже петухи дерутся!“»

Старик замолчал.

«Ну, а что Сталин?» — заинтересовался теперь бородатый.

«Что Сталин, ничего Сталин! Взял он тех петухов и перья с них начисто соскуб. Петухи теперь драться интереса не имели и сидели тихо. Мужики поняли и ушли».

Все в автомобиле смеялись, а Марку муторно было, и он думал, что село теперь переполнено такими сумрачными, как полынь горькими, шутками-рассказами. Дольше всех хихикал бухгалтер, но потом он повернулся к старику и его лицо приняло надутое, начальственное выражение:

«Ты, старый, антисоветскими прибаутками нас не корми, а то не долго тебя в ОГПУ отправить», — сердито сказал он.

Старик испуганно вобрал голову в плечи:

«Да я ничего, разве же я что-нибудь! По глупости и темноте, может, что не так сказал. Извиняйте».

«То-то же, не завирайся!» — сказал бухгалтер.

Автомобиль остановился в том месте, где от тракта ответвляется дорога к прииску Холодному.

«Так что выматывайтесь!» — распоряжался бухгалтер. — «Поездили на нашей машине, и хватит».

Все слезли, остался только Марк и бухгалтер.

«А вы что же, товарищ? Приехали, я вам говорю».

Марк сбросил тулуп, под ним у него было кожаное пальто на мягком меху. Спрыгнув на землю, он подошел к шоферу. Бухгалтер, увидев на Марке пальто, какие носят только очень ответственные работники, помрачнел. Вероятно, подумал, что приехало начальство, которого он не рассмотрел. Женщина с ребенком никак не могла словчиться и вылезти из шоферской кабинки. Она высунула наружу ноги в валенках, звала своих спутников, чтоб они помогли ей. Ребенок вот-вот мог вывалиться у нее из рук. Марк взял теплый, чмокающий сверток — от него несло кислятиной сопревшего тела и немытых пеленок.

«Далеко идти?» — спросил он.

«Далече», — распевным голосом ответила женщина. — «Верстов раньше девять отсюда считали».

«Трудно вам будет».

«Трудно, да надо. Може, кого Бог пошлет, подвезет. Всё бы ничего, да хворая я, печенками маюсь. Пройду немного, а потом долго отдыхать буду. И мужиков задерживаю».

«Отвезите их в село!» — сказал Марк шоферу.

Тот недовольно поморщился, но спорить не стал. Кто знает, кто этот молодой парень в кожаном пальто, которые не продаются, а выдаются только самым большим начальникам.

«Вы к нам на прииск, товарищ?» — спросил, извиваясь, бухгалтер. — «Это не близко, километров с шесть набежит. Кажется, рукой подать, а идти надо в обход сопки, и получается далеко. Автомобиль колхозникам не стоит давать, они пешком привыкли ходить».

«Не ваше дело!» — обрезал Марк, поддавшись раздражению. — «Неужели вы не понимаете, что мне или вам легче дойти, чем больной женщине с ребенком на руках?»

«Но мы все-таки люди интеллигентных профессий, а они простые колхозники», — сказал бухгалтер.

Марк только теперь как следует рассмотрел его. Длинное, лошадиное лицо с тяжелой челюстью. Маленькие, узко поставленные глаза какого-то неопределенного цвета, напоминающие плевок. Широкий мясистый рот и крупный нос, возвышающийся сырой картофелиной на худом лице. Классический тип дегенерата.