Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Второе собрание рукописей Толстого принадлежало С. А. Толстой. Оно стало доступным для исследовательской работы с конца 1917 года. 16 февраля 1918 года вдова писателя оставила запись: «С утра я с Сашей занялась передачей ей и Сереже прав на рукописи, их снятием фотографически и раздачей отдельных сочинений для разработки» [1141]. Потеплели чувства матери к Саше: «Провожаем обратно в Москву дочь Сашу, и что-то на этот раз особенно грустно с ней расставаться. Собрала ей кое-какой еды, как-то еще она доберется ночью!» [1142]Софья Андреевна передала младшей дочери Александре и старшему сыну Сергею свои права на рукописи и ключи от двенадцати ящиков, находившихся в московском Румянцевском музее, в них хранились автографы Л. Н. Толстого до 1880 года. Для изучения материала и его подготовки к печати это событие имело огромное значение.

В. Г. Чертков и Л. Н. Толстой

13/26 февраля [1143]Сергей Львович Толстой писал матери: «Я берусь разбирать рукописи в Румянцевском музее самым усердным образом и строго следить за тем, чтобы они оттуда никуда не вывозились и чтобы ими не пользовались никто, кроме издательской комиссии (редакционного комитета)» [1144]. Александра Львовна в то же время начала заниматься делом издания Полного собрания сочинений отца.

«Горячее сочувствие» Александра Толстая встретила в Петрограде, где ее поддержали А. Ф. Кони, академики А. А. Шахматов и В. И. Срезневский, писатель А. М. Хирьяков и другие. Младшей дочерью Толстого было организовано «Кооперативное товарищество по изучению и распространению произведений Л. Н. Толстого». Она же возглавила его в статусе председателя. В бывшей столице (решением советского правительства от 12 февраля 1918 года столица была перенесена в Москву) энтузиасты собирались для работы на Васильевском острове, в квартире толстовца Н. Е. Фельтена [1145](его фамилии А. Л. Толстая в книге «Дочь» не назвала). Эту квартиру когда-то занимал баснописец И. А. Крылов (так любопытно пересеклись пути двух классиков русской литературы [1146]).

Договорились с издательством «Задруга». Софья Андреевна Толстая писала 17 февраля / 2 марта 1919 года дочери: «Насколько верна эта фирма „Задруга“? Пожалуйста, на все бери строгие квитанции. С фирмой „Задруга“ я не имела никогда дело; квитанции берутся не от недоверия, а для памяти и ясности отношений ко всякому делу. 〈…〉 Я очень могу себе представить по всему, что слышу, до какой степени теперь трудно делать дела. Отсутствие трамваев должно очень осложнять жизнь. Трудно пешком бегать по делам, когда такие дороги по Москве. Будь осторожна с деньгами, милый друг, и как можно меньше доверяй людям вообще» [1147]. Времена наступили смутные, и мать пыталась защитить взрослую дочь, давая ей советы. И все же опасения Софьи Андреевны в связи с издательством «Задруга» были напрасны: с его помощью Александра Толстая смогла добиться выдачи банком денег, которые оставались у нее после публикации посмертных произведений отца и покупки земли для яснополянских крестьян. Эти деньги и были пущены ею на подготовку издания Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого.

В Москве началась редакционная работа, первым ее руководителем по приглашению Александры Толстой стал Тихон Иванович Полнер (она служила под его началом еще во время Первой мировой войны). Позднее его сменил профессор А. Е. Грузинский. Из Петрограда периодически приезжал В. И. Срезневский. Необходимо было тщательно описать сохранившиеся рукописи, внимательно провести выверку текстов, всесторонне представить историю создания произведений.

Софья Андреевна Толстая в меру своих возможностей и сил тоже принимала участие в начавшемся деле. В мае 1918 года сын Сергей попросил у нее просмотреть дневники Льва Николаевича и выписать из них «годы и числа, когда что писалось». Софья Андреевна записала 23 мая: «…и я весь день этим занималась». На следующий день: «Продолжала весь день работу над дневниками Льва Ник-ча, заказанную мне Сережей» [1148]. 28 мая: «Весь день занималась бумагами, дневниками и всем, что касается Льва Ник-ча, и составляла каталоги» [1149]. 3 июня старший сын писал о ходе работ, о планах и вновь обращался с просьбой к матери: «Работали мы с любовью и увлечением, и очень бережно относимся к рукописям. Я взялся редактировать дневники, но, конечно, не все, пока я себе наметил только холостые дневники, следующий период могла бы сделать Таня вплоть до 1900 г., до крымской болезни, в этом и я бы мог помочь, могла бы работать Саша с Гусевым и Булгаковым. Мих. Вас. [1150]расскажет, какие сведения нужны для разработки дневников» [1151]. Она продолжала помогать сыну Сергею в работе с дневниками и летом 1919 года.

16 июня 1918 года Софья Андреевна отметила: «Приехал Полнер Тих. Ив. и дочь Саша, полная энергии и как будто хорошо ведущая с Сережей дела рукописей и разборки всего находящегося в Румянцевском музее» [1152]. Вместе с тем в сентябре Александра Толстая испытывала какие-то сомнения. О происходящем с младшей сестрой с тревогой написала старшая Татьяна:

«Вчера приехала Саша и Фельтен [1153]из Москвы. Она собирается уезжать из Москвы и оставлять дело разборки рукописей отца в Румянцевском музее. Мне это очень жаль. Но она еще мечется. В ней ничего не установилось, и она поэтому не может прямо идти. Отца она никогда не понимала, и, любя его всем сердцем, она все же жила и живет до сих пор интересами, вполне чуждыми его духу.

В общем же, из ее жизни получается что-то нестройное, нецельное. Никогда она не может прилипнуть к одному делу» [1154].

В тот день зашел разговор о текущих событиях. 30 августа был убит Урицкий, председатель Петроградской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, и в тот же день, как помним, состоялось покушение на Ленина. В разговоре зазвучали весьма резкие и агрессивные высказывания приехавших в адрес большевиков. Татьяне Львовне подобные настроения претили: любое убийство – Григория Распутина, Урицкого или Ленина – ей было в равной степени «противно». Убийства и покушения, с ее точки зрения, ничего не могли изменить в самих основах жизни духовно не просветленной части народа, на которую, как выясняется, опирается новая власть. И значит, устранением представителей власти террором как с одной, так и с другой стороны проблемы не решаются.

И Татьяна Львовна выразила собственное мнение: она написала, что живет вне политики, а ее «возмущение и отвращение к действиям большевиков – теперь немного улеглись». Исходя из контекста ее дневниковой записи, где присутствует осторожная недосказанность, можно предположить, что сомнения Александры Львовны в необходимости продолжать дело подготовки Полного собрания сочинений были связаны с политикой большевиков – политикой Красного террора, закрепленной декретом от 5 сентября 1918 года, и с ее уже еле сдерживаемым внутренним сопротивлением этой власти, не отвечающим – в переходе на враждебный настрой – отцовскому духу. Так, по всей видимости, и могут быть прочитаны резкие по своему тону дневниковые строки Татьяны Львовны о младшей сестре: «Отца она никогда не понимала, и, любя его всем сердцем, она все же жила и живет до сих пор интересами, вполне чуждыми его духу». Надо учитывать и еще один момент, проясняющий позицию Александры Львовны: она полагала, что, готовя издание, поневоле служит новой власти, и не могла с этим смириться. И все же Александра Львовна приняла решение продолжить эту деятельность. Время от времени приезжала в Ясную [1155].