Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

«Ты никогда не следовала моим советам и с презрением относишься к моим административным способностям, что, к сожалению, ты не раз высказывала именно тем, кому этого не следовало слышать. Но не в этом дело. Ты совершенно права в том, что я плохой администратор. Но я в вопросах принципиальных неплохой судья. И если ты постараешься вспомнить: ни разу я не давала совета, который был бы ошибочен в делах принципиальных.

Так же и со школой: вся эта затея – печальная ошибка. Можно только делать то дело, которому вполне сочувствуешь. Ты как-то обмолвилась, что ты три года работала „по-большевистски“. Тем хуже. Ты не можешь работать по-большевистски. И это прекрасно знает наше правительство. Поэтому, если ты затеяла их дело, вполне понятно, что они хотят взять его в свои руки, находя, что они его сделают лучше. 〈…〉 Надо делать дело, которое только ты можешь делать. Ты скажешь, что нападки не из-за школы одной. Да, но чем менее уязвимых мест, тем лучше» [1231].

Татьяна Львовна глубже взглянула на события и указала на причину произошедшего: у компромисса между Александрой и новой властью есть вполне определенные пределы, ибо цели у них разные.

Между тем травля продолжалась. В 1924 году, выступая на празднике лесонасаждения, заведующий гублесотделом среди прочего сказал: «Сейчас, когда международные капиталисты точат зубы на пролетариат, нам особенно важно обратить внимание на наших внутренних врагов. Товарищи! Мы не расправились еще с гидрой контрреволюции! Они здесь, среди нас! Незачем нам далеко ходить, товарищи! Уничтожайте эти контрреволюционные элементы у себя под боком! Вот сейчас, перед нами, – и он указал на темнеющие липы парка усадьбы Ясная Поляна, – в этой самой усадьбе приютилась вся эта сволочь со сволочью, бывшей графиней Толстой, во главе. Граждане Ясной Поляны, вы должны помочь нам искоренить…» [1232]

Ситуация была и опасной, и вредоносной: среди служащих началось разложение, по ночам по парку разгуливала молодежь, она ругалась и сквернословила, проходя под окнами толстовского дома. И это понятно: Чернявский «призывал молодежь громить буржуев Ясной Поляны».

И все-таки Александра Львовна, у которой в это время начало серьезно сдавать сердце, устояла и сумела отвести угрозу: она обратилась к Калинину. Была организована ревизия от ВЦИКа, которая на месте разбиралась с клеветой на А. Л. Толстую и ее деятельность. Ей, к примеру, среди прочего вменялось, что она организовала в день своих именин, 23 апреля, вечеринку, где все веселились до утра, распивая вино. Толстой пришлось выслушивать вопросы и отвечать на них:

«– Сколько было выпито вина?

– Две бутылки портвейна.

– Сколько было человек?

– Больше тридцати» [1233].

Комментарии со стороны членов ревизионной комиссии были бы излишними, все и так было ясно. И здесь надо сказать об одном важнейшем свойстве младшей дочери Льва Толстого. О нем замечательно написал В. Ф. Булгаков. С Александрой Львовной его связывали непростые отношения, вместе с тем он оставил о ней вполне доброжелательные воспоминания: «Александра Львовна была малообразованным и не столь глубоким и умным, как Татьяна Львовна, но все же в достаточной мере приятным и одаренным человеком. То, чего ей не хватало – глубины и светского лоска, – она возмещала способностью бурного, искрящегося веселья и живой общительности. С ней никогда и никому не было скучно. Любое общество при ней оживлялось. 〈…〉 Гитара, цыганские романсы, веселые игры, интересные предприятия с целью поразвлечься – вот была ее стихия. И что замечательнее всего, стихия эта всегда была чистая . Никакого намека на моральную распущенность, на двусмысленность, на несдержанность языка, на все то, на что так легко сбиваются веселящиеся люди, и мужчины, и даже женщины, не могло быть и в помине около Александры Львовны! Не потому, чтобы она лишена была способности чувства и увлечения, но вследствие какого-то особого, присущего именно ее натуре свойства, – свойства, которое, пожалуй, можно было бы назвать моральным здоровьем» [1234].

Ревизия ВЦИК сняла с Толстой все клеветнические обвинения. И Александра Львовна, и яснополянское дело были спасены.

Однако вскоре пришли другие проблемы: постепенно разворачивался процесс советизации школы, и нужно было решать новые вопросы. В яснополянской школе на какое-то время сумели оттянуть создание пионерской и комсомольской организаций. И устоять А. Л. Толстой помог один советский декрет. Она пояснила: «ВЦИК разрешил организацию толстовской коммуны и распространение в какой-то форме толстовских идей. И Ленин сказал: „Советская власть может позволить себе роскошь в СССР иметь толстовский уголок“. И каждому местному коммунисту, щерящему зубы на Ясную Поляну, я неизменно приводила эти слова „всемогущего“. Они действовали, особенно в первые годы» [1235]. Но впоследствии ей и коллективу учителей все труднее было противостоять процессу идеологизации школьного преподавания, милитаристской и антирелигиозной пропаганде. Так, комсомольцы-школьники требовали для себя организации уголка безбожника, распевали около церкви кощунственные песни. Именно тогда Александра Львовна начала сомневаться, правильно ли она поступила, отдав столько сил организации школ.

Она находила отдушину в музейной деятельности. Однако и здесь постепенно происходили существенные перемены: «Коммунисты требовали марксистского освещения Толстого на даче объяснений в толстовских музеях» [1236]. Вдобавок ко всему еще и яснополянские крестьяне обращались к А. Л. Толстой за помощью, пытаясь противостоять напору партийцев и комсомольцев, и она должна была заниматься общественной работой. Энергии, упорству, стойкости, мужеству и бесстрашию Александры Толстой и через десятилетия остается только изумляться.

У Татьяны Львовны подрастала дочь Таня, и необходимо было заниматься ее образованием. Еще весной 1920 года в Ясной Поляне жил профессор А. Е. Грузинский. «Ты права, говоря, что у него нет обычной профессорской узости и тупости, – писала о нем Татьяна Львовна сестре. – Он широко образованный и во многих областях умный человек. Я попросила его давать уроки литературы Тане» [1237]. Сначала Таня противилась им, но потом была от уроков в восторге. К осени английская гувернантка Wells покинула Ясную Поляну, и Татьяна Львовна записала в дневнике о пятнадцатилетней дочери: «С отъездом Wells очень трудно ввести ее в правильное русло жизни. Учить ее почти не приходится; искала в Москве учительницу и не нашла. Сама могу учить только языкам» [1238]. Татьяне Львовне предстояло решить назревший вопрос об образовании и будущем дочери.

Духовное становление Татьяны-младшей происходило в сложное время. 7 июня 1921 года Таня записала в дневнике свою молитву, обращенную к Богу: «Помоги мне сделать так, чтобы людям было приятно жить со мной и чтобы я своей маленькой, ничтожной жизнью хоть чуточку принесла бы пользу огромному человечеству – океану, хоть оставила бы еле заметный следочек. Помоги, поддержи меня, Господи, и не бросай меня!» [1239]