Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

«Я уже больше года в американской армии в чине капитана и сейчас в Китае. 〈…〉 Уже давно хотел работать для войны 〈…〉 Родиной горжусь и всегда в нее верил, когда многие в мире осуждали ее. Еще в 24-м году я публично это сказал, и меня газеты и капиталисты чуть не заели. А теперь они и рты разинули. У нас хороший президент [1606], и он глаза Америке открыл, как никто…

Тетку [1607]вижу редко и часто ее ругаю за ее болтовню и взгляды… А силы и энергии у нее много, и много помогает. Танечка [1608]приехала раз с мужем на недолго. Очень радостно было. Он милейший человек и сельский хозяин. Муссолини их сильно ненавидит…

Не говорю даже тебе, что я чувствую в сердце и как страдаю, почти что физически, за тот ужас, который переживает Родина и великий народ русский. Подумай! Социалистическая идея и уклад Союза дают надежду и возможное спасение хромому и гнилому экономическому капиталистическому укладу всего мира. А теперь, кроме того, Красная Армия спасает весь свет [1609]от самого ужасного рабства в истории человечества…» [1610]

Любовь к родине и у Александры Львовны, и у племянника Ильи одна, пути ее реализации – разные.

С мая 1945 начался новый этап в деятельности Толстовского фонда, помогавшего русским перемещенным лицам в Европе. Перемещенные лица (от английского термина «displaced person», в сокращении DP, по-русски звучит как «ди-пи») – люди, вынужденные покинуть место своего постоянного проживания в результате масштабного природного или культурного катаклизма. 1 мая А. Л. Толстая выступила с письмом-обращением, где просила о пожертвованиях на посылки с едой для них.

В марте 1946 года бывший премьер-министр Великобритании У. Черчилль произнес речь в Фултоне (США), в которой заявил, что в Европе опущен «железный занавес»: часть государств Центральной и Восточной Европы оказались в зоне советского влияния. С фултонской речи началась холодная война, которая продлилась более сорока лет. Эта война во многом определила содержание деятельности и успехи Толстовского фонда.

В июне 1946 года в Валлей-Коттедже на ферму («Рид фарм») прибыли первые «ди-пи» (тогда этот статус еще не был закреплен за ними в США законодательно), и, как отметила А. Л. Толстая, «спокойная, размеренная жизнь на „Рид фарм“ нарушилась» [1611].

Ритм и тон писем Александры Львовны сделался другим – деловым и энергичным. В начале июля ей исполнилось шестьдесят два года, она интенсивно трудилась: начала работу над книгой «Отец», призвав на помощь графиню С. В. Панину, продолжала заниматься хозяйством на ферме, где одних только кур и цыплят было 1200, ежедневно ездила в нью-йоркский офис Толстовского фонда (там работали шесть сотрудников). Нагрузка на Толстую, неустанно хлопотавшую по делам русских, оказавшихся в беде, увеличивалась: Татьяна Шауфус должна была вскоре уехать в Европу по делам перемещенных лиц.

Валлей-Коттедж. Дом престарелых для русских эмигрантов. 1940-е

В 1947 году был открыт Европейский офис Толстовского фонда в Мюнхене. Нужно заметить, что в том же году было создано Центральное разведывательное управление (ЦРУ). В недавно опубликованной на русском языке книге Фрэнсис С. Сондерс «ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны» читаем: «Американская разведка долго прибегала к имени Толстого как символу „свободы личности“. Это связано с днями, когда еще существовало Управление стратегических служб и эмигрант Илья Толстой, внук известного романиста, был сотрудником этого управления. Другие члены семьи Толстого поддерживали регулярные отношения с Советом по психологической стратегии в начале 1950-х и получали средства от ЦРУ для своего Мюнхенского Фонда Толстого. В 1953 году Ч. Д. Джексон отметил в своих записях, что пообещал одному просителю позвонить Фрэнку Линдси (бывшему заместителю Уизнера, перешедшему в Фонд Форда) [1612]насчет выделения средств для Фонда Толстого» [1613].

С какого-то времени представители Толстовского фонда и, по всей видимости, Татьяна Шауфус начали сотрудничать с ЦРУ. В условиях начала холодной войны к благородной благотворительной деятельности Толстовского фонда было обращено внимание этой новой, еще только набирающей силу структуры: через офисы фонда проходили тысячи иммигрантов, и новое управление, стоявшее на защите интересов США, было, безусловно, заинтересовано в контроле этого процесса.

Толстовский фонд встал на защиту невозвращенцев. В 1948 году журналист Владимир Зензинов привез на толстовскую ферму Оксану Степановну Косенкину (в других источниках: Касенкину, Косьенкину) – пятидесятидвухлетнюю учительницу школы при посольстве СССР в США (Нью-Йорк). Летом из Москвы пришел приказ о закрытии учебного заведения и о возвращении педагогического состава на родину. Накануне отъезда Косенкина решила остаться в США и благодаря случайной (или очень хорошо спланированной) встрече с русскими эмигрантами обратилась к Зензинову за помощью, приехав в редакцию «Нового русского слова». У нее были американские паспорт и виза, срок последней заканчивался через год. Зензинов сочувственно отнесся к просьбе советской учительницы и попросил А. Л. Толстую принять перебежчицу. Та согласилась, и Оксана Степановна отправилась в предложенное ей укрытие – на ферму, где прожила около недели, помогая на кухне. При этом новоявленная работница оказалась весьма непоследовательной: она тайком отправила письмо на имя генерального консула СССР, где последней фразой было: «Умоляю Вас, еще раз умоляю, не дайте мне возможности погибнуть здесь. Я обезволена» [1614].

В результате место ее пребывания сразу сделалось известным, и 7 августа на ферме появилась машина с советскими дипломатическими номерами, операцию по «вызволению» Косенкиной возглавил генконсул Яков Миронович Ломакин. Оксана Петровна сама приняла решение сесть в приехавшую за ней машину, о чем сказала подоспевшей к месту событий Александре Толстой. В тот же день Ломакин созвал экстренную пресс-конференцию, в которой приняла участие и учительница, подтвердившая свое желание вернуться на родину. Присутствующим было показано ее письмо. Советская сторона настаивала на том, что на толстовской ферме Косенкина, гражданка СССР, была подвергнута медикаментозному и психологическому воздействию. Ее якобы удерживали. Генконсул потребовал возбудить судебный процесс.

На следующий день на первых полосах американских газет предстала история о похищении советской учительницы бывшими белогвардейцами («The Kosenkina story»). В прессе выступил и Карл Мундт, член Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, требуя разобраться в происшествии в контексте вопроса о шпионской деятельности СССР.