Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Ранней весной этого года организаторы фонда собрались в нью-йоркской квартире Бориса Александровича Бахметьева – бывшего российского посла в США, назначенного Временным правительством в апреле 1917 года и сохранявшего свой пост в течение последующих пяти лет, представляя уже несуществующую страну. После 1922 года он занялся предпринимательской деятельностью и достиг на этом поприще больших успехов; кроме того, он был серьезным ученым-гидродинамиком, профессором Колумбийского университета. В 1936 году Б. А. Бахметьев основал Гуманитарный фонд, затем был его директором и главным спонсором [1581]. У истоков Толстовского фонда стояли также композитор и пианист С. В. Рахманинов, профессор М. И. Ростовцев, русский летчик Б. В. Сергиевский, графиня С. В. Панина, доктор Колтон (друг бывшего президента Г. Гувера), присяжный поверенный В. Э. Гревс, Т. А. Шауфус. Первым почетным председателем фонда стал экс-президент США Герберт Гувер [1582]. Среди деятелей, также принимавших участие в создании и работе фонда, были авиаконструктор И. И. Сикорский, князь С. С. Белосельский-Белозерский, Л. Ф. Магеровский, П. А. Сорокин, К. Г. Белоусов.

Возглавила организацию Александра Львовна Толстая – дочь великого русского писателя.

Как отметил С. М. Толстой, «источником фонда стали: пожертвования щедрых слушателей лекций тети Саши, ежегодные кампании в прессе по сбору средств, вклады правительства США, ООН, Эмиграционного комитета, католических организаций и других общественных организаций» [1583].

Александра Львовна вместе с Татьяной Алексеевной Шауфус принялась за работу. В 1941 году произошло два важных события. В марте А. Л. Толстая получила сертификат натурализации [1584](этот акт был сопровожден ее отказом от титула графини). Затем состоялось настоящее чудо: в полном распоряжении Александры Толстой оказалась ферма и 74 акра земли в Рокленде (штат Нью-Йорк) – Валлей-Коттедж (Valley Cottage). Это была благотворительная акция Мэри Стиллман Харкнес по отношению к Толстовскому фонду: Александра Толстая, предоставившая документы о его финансовой деятельности, убедила американку в бескорыстии своих помыслов (организационные расходы Толстовского фонда не превышали трех процентов). Возникла юридическая проблема с передачей недвижимого имущества в дар частному лицу, но она была разрешена сделкой купли-продажи. Владелица фермы запросила символическую сумму в один доллар, и Александра Толстая ее выплатила.

Женщины начали подготовку фермы к приему нуждающихся в крове соотечественников. «Первое время в распоряжении организаторов фермы был лишь старенький „форд“, принадлежавший Александре Львовне и Татьяне Алексеевне. Затем приобрели небольшой фордовский грузовик. Взяли на выплату небольшой трактор, на котором часто работала Александра Львовна, вспахивая и бороня землю под огороды, культивируя растения, сгребая сено. Кроме премированной свиньи, получили в подарок двух коров с громадной фермы Нью-Хемпшайр» [1585]. Вскоре появились первые обитатели, с началом военных действий в Европе их круг стал расширяться.

А. Л. Толстая на ферме в Валлей-Коттедже. 1940-е

Разразившаяся война в Европе ослабляла или разрывала связи между людьми. Татьяна Львовна, боясь не успеть сказать главные слова любимому брату Сергею, написала 18 июня 1940 года в Москву:

«Но в эти страшные дни хочу проститься с тобой и сказать, какой радостью было общение с тобой и личное, и в последнее время и письменное.

По ночам гудят сирены – и мы, проснувшись, одеваемся и идем в нижний этаж. 〈…〉 Окна все занавешены синей бумагой. Ночью соблюдается полная тишина. Не думала я, что придется быть в воюющей стране. Мне совсем за себя не страшно.

А. Л. Толстая и М. Кнутсон за работой на ферме в Валлей-Коттедже. 1940-е

Итак, Сережа, прощай! Напиши сейчас же, хотя коротко. Я тоже буду писать. Но возможно, что это будет затруднительно и что сегодняшнее письмо будет последним. Целую тебя, дорогой друг. Благодарю за все, что от тебя получила, а это очень много, и прошу у тебя прощения за все то, в чем могла быть перед тобой виноватой, от самого того времени, когда ты прятался от меня под фортепиано; когда ты был Гольгой [1586]; когда ты был либеральным студентом и до последнего, сегодняшнего дня. 〈…〉

Но мы, кажется, никогда вольно друг друга не обижали. И что самое радостное в наших отношениях, это то, что мы одинаково смотрели и, думаю, смотрим на самые важные жизненные вопросы. Меня это особенно радовало во время драмы наших родителей» [1587].

Через месяц писала: «Сердце болит за то, что происходит, но, видно, закон истории таков, что цивилизации доходят до известной вершины и потом идут на убыль. Папа говорил, что „пусть цивилизация идет к чертовой матери, только музыки жалко“. Нет, а мне и много другого жалко» [1588].

Рядом с Татьяной время от времени был другой ее брат – Лев, но с ним, как всегда, было связано много сложного. Дело в том, что Лев Львович Толстой симпатизировал Гитлеру и Муссолини [1589]. Последнему он подарил машинопись своей книги «Правда о моем отце» на французском языке («La vérité sur mon pére») и писал письма, на рубеже 1937–1938 годов выслал партитуру военного марша, а в 1942-м – свою фотографию с надписью и машинописную копию своего очерка «Отмена войн и строительство мира. Очерк о происхождении войны и средствах ее упразднения» [1590]. Будучи скульптором, Лев Львович сделал бронзовый бюст итальянского диктатора и лично вручил его, после чего этот бюст был помещен в резиденции дуче – на вилле Торлония. Лев Львович предполагал сделать мраморную копию своей работы и разместить ее в римском Музее современного искусства. Задуманное не осуществилось, однако Лев Львович сумел-таки получить заказ: в 1937 году лепил бюсты родителей Муссолини. В те годы сын Толстого безуспешно пытался найти в Италии постоянную работу, мечтал получать небольшую пенсию и провести остаток дней в этой стране. Муссолини же отнесся к сыну Л. Н. Толстого весьма сдержанно.

По-видимому, Татьяна Львовна, принимавшая у себя брата, оказалась в весьма сложном положении: семья Альбертини не поддерживала режим Муссолини. Дочь Татьяны Львовны вспоминала, что «во время Второй мировой войны им с мужем приходилось ежедневно менять место ночлега, опасаясь облавы фашистов, которых ненавидела вся семья. Дети – Луиджи и Марта – жили в это время с бабушкой Татьяной Львовной» [1591].

И сама Татьяна Львовна записала в дневнике: «Прекрасный народ итальянцы. Всегда приветливые, вежливые, любезные и сердечные, никакой вульгарности… Самый вульгарный из них всех – это их вождь. И он готовит печальное поколение. Милитаризация и привычка к самой грубой лести, обязательной по отношению к вождю, ничего хорошего не принесут. Души грубеют и привыкают к фальши. Жалко!» [1592]