Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Может быть, Александра Львовна и пожалела об отсутствии юридических прав, но взволнована она была только тем, что остро ощутила некие ограничения в своих возможностях служить делу отца.

Спустя десятилетия стали налаживаться связи между Александрой и Львом-младшим. Он писал:

«Я рад случаю заявить, что сестра Саша, живущая сейчас в Америке, сознает свою вину и просила у семьи прощения за свои ошибки.

Я сам виноват в том, что, всецело встав на сторону матери, не был достаточно мягок со стариком-отцом, хотя старался всячески помочь и ему, и матери.

Мы на днях обменялись с Сашей письмами. Вот ее последнее письмо ко мне из Америки [769] Комментаторы датируют это письмо декабрем 1937 – январем 1938 г. (см.: Примечания // Толстой Л. Л. Опыт моей жизни. С. 395). :

„Спасибо, Лева.

С радостью узнала твой почерк, с радостью прочла то, что ты написал. И так хорошо стало на душе. Почувствовала себя такой богатой, точно сто тысяч, нет, гораздо больше выиграла, да и не сравнишь ни с чем.

Давно уже у меня к матери, к тебе, ко всем братьям осталась только любовь, нет ни тени какого-либо отчуждения. Должно быть, я, даже наверное, я во многом виновата перед вами, если виновата – простите, но не злоба, не недоброе руководило, может быть, в некотором отношении – ошибочное.

Странно, чем больше живешь, тем дальше отходит вся мелочная враждебность, споры. Должно быть, оттого, что близится смерть. Ушла мать, и только с великой нежностью, жалостью и страданием вспоминаю ее, и только, может быть, теперь по-настоящему люблю и понимаю ее. Ушел Чертков, и опять нет злобы, нет враждебности, а только недоумение некоторое, что ему суждено было быть носителем идей отца; уйдем и мы все, и скоро, и останется одно вечное, неизменное, прекрасное, которое портят люди, коверкают, стараются загрязнить грязными лапами, оно стоит незыблемое и ждет, когда мы опомнимся.

С некоторых пор как-то боюсь употреблять слово Бог. Очень уж Его много употребляют, слишком как-то легко, фамильярно относятся к Нему. Илья [770] И. Л. Толстой умер 11 декабря 1933 г. , умирая, боялся говорить «Бог», должно быть, то, что он переживал, было так чудесно, что он не мог найти этому слово.

«Бесконечность есть любовь», – сказал он как-то.

А еще чудесно сказал: «Знаешь, мне уже больше ничего нельзя желать для себя, и мне было тоскливо. Теперь я придумал, я лежу и думаю, что бы я хотел для всех близких. Это очень хорошо». Это, разумеется, была молитва, но он боялся сказать слово «молитва». Очень часто вспоминаю его и каждый раз плачу не от горя, а от радости. Многому он меня своей смертью научил. Все хочется это написать, но боюсь фальши, все ношу в себе, не знаю, смогу ли.

Я совсем одна. Сегодня серое, дождливое утро, сирень так сильно пахнет в окно, и канарейка на ней сидит. Огород мой весь зазеленел, и я на него радуюсь. Сейчас 6 час〈ов〉 утра, еще жизнь не началась кругом. Позднее будут проходить, проезжать люди по дороге. Моя фарма [771] То есть ферма. окружена штатными лесами на большое пространство. Вот почему я пишу тебе, потому что так тихо, спокойно и хорошо на душе и мне хотелось по душе поговорить с тобой.

Яснополянский дом. Перед домом стоит Л. Н. Толстой с внуками. 1908

Знаешь ли ты, что шведка [772] Марта Кнудсен. , которая приехала сюда к нам два года тому назад, знает всех твоих и много-много мне про них рассказывала? Очень всех хвалит. Какой ты счастливый, что у тебя столько близких.

Я очень бы хотела поехать в Европу, но не могу из-за материальных причин. Я едва-едва свожу концы с концами. Сейчас, например, у меня ничего, никакого заработка нет, кроме огорода, который дает очень мало. Все делаю сама, даже стираю. Вчера сделала очень трудную работу: выкопала яму для чуланчика. Только позвала мужика помочь мне поставить его. К работе я привыкла, и мускулы у меня как у мужика.

Для американцев я слишком прямолинейна в своих взглядах. Им не всегда нравится, что я громлю большевиков, нападаю на куренье, здесь всякая девчонка в 16 лет курит, не признаю их conventionalities [773] Условности (англ.) . и не всегда могу на лице изобразить pleasant smile [774] Приятная улыбка (англ.) . . Целую тебя очень крепко, милый брат, и еще раз благодарю тебя за яркий блик, которым ты озарил мою жизнь.

Сестра Саша “» [775] Толстой Л. Л. Опыт моей жизни. С. 29. Также: Абросимова В. Зигзаги судьбы Льва Толстого-младшего (по архивным материалам) // Toronto Slavic Quarterly: Academic Electronic Journal in Slavic Studies. http://sites.utoronto.ca/tsq/26/ambrosimova26.shtml. .

Процесс примирения внутри семьи после смерти Толстого, безусловно, возвысил участников борьбы, осложнившей последние годы его жизни. В разные годы и Софья Андреевна, и Лев Львович, и Александра обнаружили важное качество – способность понять другого, простить и примириться.

Замечательно сказал о Толстом философ С. Н. Булгаков: «Лев Толстой – сама наша первобытная стихия, с ее раскрытыми и нераскрытыми задатками, со всем ее хаосом и мощью… Толстой стоит пред миром как живой символ религиозных исканий, как свидетель религии в нашу эпоху небывалого торжества механического мировоззрения, апофеоза внешней культуры, поклонения вещам и идолам. В борьбе с этими враждебными силами он бросает на чашу весов всю колоссальную тяжесть своего гения…» [776] «…Он заключал в себе нечто огромное, чего мир не вмещал»: Отклики современников на смерть Толстого // Уход Льва Толстого. С. 27. Ошибки, заблуждения, невероятная сложность и невыносимая напряженность в отношениях всех близких людей, окружавших Льва Толстого, в свете этой «первобытной стихии» предстает, помимо прочего, и как особая ценность.

Александра Толстая дала точное объяснение причины своего решения участвовать в войне: «Годы после смерти отца и до объявления войны были самыми тяжелыми в моей жизни. При нем – у меня не было своей жизни, интересов. Все серьезное, настоящее было связано с ним. И когда он ушел – осталась зияющая пустота, пустота, заполнить которую я не умела». Затем перечислила сделанное ею во исполнение завещания отца и отметила противоречие: казалось, что «все это должно было заполнить» ее жизнь – на самом деле сложилось иначе. Не менее важным для нее оказался семейный вопрос. «Нарушились мои отношения с семьей, – спустя годы писала она. – Мои любимые старшие брат и сестра, Сергей и Татьяна, самые близкие, особенно Таня, к отцу, моя мать и братья, не получившие авторских прав, – все были обижены. Это было тяжко» [777] Толстая А. Л . Дочь. М., 1992. С. 31. .