Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

Вернувшись на станцию, я встретил людей, объяснивших, что большинство прекрасных вещей в коллекции священника принадлежало герцогу Пармскому [93] Роберт I (Бурбон), герцог Пармский (1848–1907). В i860 г. герцогство Пармское вошло в состав Итальянского королевства и Роберт I потерял трон и титул, однако он и его семейство сохранили значительное состояние. : его замок находился в Батталье, совсем рядом с Монселиче. Герцог подарил их священнику, который, пополняя свое собрание, всячески беспокоил людей. Говорили, что даже в тот момент, когда он исповедовал умирающего, он оглядывал в поисках чего-то ценного, что стоит унести, а затем просил разрешения у лежавшего на смертном одре, который обычно отдавал вещь ему.

Этот священник-коллекционер умер в 1887 году, и его коллекцию поместили в музей в Падуе.

Однажды княгиня Меттерних написала мне, прося прийти к ней тем же вечером, поскольку замечательная пианистка, графиня Эрдёди [94] Одна из дочерей — или Мария, или Фредерика — графини Анны- Марии Эрдёди (Anna Maria Erdödy; 1779–1837), подруги Бетховена. , пообещала сыграть в её салоне. Прибыв туда, я издалека услышал странные звуки — то звучала музыка Вагнера, то — «мадам Анго» [95] Madame Angot — вымышленный персонаж французского театра, выскочка. , то вальс, то совсем незнакомая мне музыка.

Я поднялся наверх, но едва открыл дверь гостиной, как княгиня Меттерних встретила меня и заставила сесть в двух шагах от пианистки, а сама она уселась рядом со мной. Я увидел высокую красивую даму с великолепными красивыми руками в кольцах с бирюзой и другими драгоценными камнями, подметив чрезвычайную легкость и ошеломляющую смелость, с которой ее руки летали над клавишами, переходя от одной темы к другой.

Взволнованные взгляды княгини доказали, что она осознавала, какой эффект производит на меня такая музыка, но заставляла меня оставаться там, где я был, время от времени делая мне небольшие неодобрительные знаки.

Гостиная была большой, и около дюжины дам, сидевших у стен, составляли три-четыре отдельные группы. Поскольку фортепиано стояло совсем рядом с дверью, сквозь которую я вошел, я не мог даже поклониться этим дамам и остался на своем месте, удерживаемый княгиней. Никогда прежде я не видел, чтобы такое представление воспринималось всерьез, и я не мог представить, что в мире есть кто-то, способный поверить в то, что этот музыкальный коктейль заинтересовал бы людей, которые были хоть в малейшей степени образованны.

Когда наложенные на всех нас страдания продолжились более часа, я почувствовал, что действительно не могу больше этого выносить. Сама княгиня перестала хмуриться на меня, поэтому я решил встать и подошел к первой группе дам, сидевших у стены, затем ко второй, затем к третьей и, наконец, к четвертой, где я сел на диван, уже занятый одной из дам. Все они были довольно молчаливы под влиянием этого любопытного музыкального явления. Но едва я устроился, как графиня Эрдёди встала, оставив фортепиано, и подошла ко мне, чтобы сесть на тот же диван. Никто не поблагодарил ее, никто не сказал ничего вежливого, никто не сделал никаких комментариев — но все, казалось, ждали, чтобы кто-нибудь набрался бы смелости что-то сказать. Я не знаю, какой дьявол заставил меня нарушить молчание вопросом:

Княгиня Мелания Меттерних

«Графиня, Вы любите музыку?»

Мои соседки едва сдержали смех; графиня Эрдёди сделала нетерпеливый жест, но не ответила.

«Графиня, говоря „музыка“, я думал о музыке других людей. Вопрос, который задаю Вам, весьма прост. Вы с большой легкостью переходите от одного произведения к другому, играя каждое по две-три минуты, поэтому как я могу узнать, нравится ли Вам произведения этих музыкантов полностью!»

Палаццо Бембо, салон княгини Меттерних

Графиня Эрдёди не соизволила ответить, и мы стали говорить о других вещах.

Но на следующий день я пошел в одиннадцать часов утра к княгине Меттерних, чтобы упрекнуть ее в том, как она обращалась со мной и о страданиях, которые она заставила меня пережить.

Мы беседовали с полчаса, как вдруг дверь гостиной открылась и вошла графиня. Она не поклонилась мне, как будто не замечая моего присутствия, и обратилась только к княгине. Они немного поговорили и затем графиня встала. Я тоже встал, подошел к ней и предложил ей свою руку. Мгновение видимого удивления — затем она взяла меня под руку, и я проводил ее к ее гондоле.

«Приходите навестить меня», — сказала она, сообщая мне адрес своего отеля, но я больше никогда ее не видел.

Однажды княгиня Меттерних спросила меня: «Что Вы понимаете под великим искусством?»

«Это то искусство, — ответил я, — цель которого — создавать красоту, и красоту более чудесную, чем может создавать природа. Под эгидой греческих философов, особенно Прокла, люди пришли к выводу, что, поскольку природа никогда не создает совершенную вещь, человеку остается объединять отдельные части в единое целое, представляющее идеальную красоту. Таким образом, будет взята голова одного, рука другого, ноги третьего, и именно так греки создавали свои статуи. Считалось недостаточным, чтобы статуя просто напоминала любого человека. Но эти философы забыли, что именно человек решает, являются ли комбинации успешными или нет, и что для решения этого вопроса человек может основывать свою оценку только на своем вкусе. Другие народы, по примеру греческих философов, забыли, что идеал этих последних относится только к одной человеческой расе, греческой расе.

Аполлон Бельведерский кажется мне тяжелым, грубым и нескладным по сравнению с людьми, принадлежащими к определенным расам Кавказа, чья жизнь проходит практически верхом на лошадях. У этих мужчин более широкие плечи, более тонкие талии, меньшие ступни — условия, которые создают совершенно иной идеал красоты, чем идеал Аполлона Бельведерского. К сожалению, единственные статуи, представляющие самые красивые типы человечества до сих пор, являются греческими статуями. Никто не обратил серьезного внимания на другие расы».

«Мне не нравится лицо Аполлона, — сказала княгиня. — Не могу согласиться, что во всем человечестве нет лица более прекрасного».

«Это вопрос вкуса, — ответил я. — Лично мне не нравятся его ступни — они кажутся мне слишком большими; но я прекрасно могу понять, как Винкельман [96] Иоганн Иоахим Винкельман (Johann Joachim Winckelmann; 1717–1768) — историк искусства, археолог, поклонник античности. , живший в Баварии, где у мужчин нет шей, а есть огромные животы и толстые лодыжки, был в диком восторге при виде Аполлона».