Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

Однажды в семь часов утра я получил письмо от моей дорогой мадам Софи Володкович: она приехала в Венецию вместе со своим мужем и сестрой — графиней Строгановой, урожденной графиней Потоцкой, и умоляла меня прийти как можно быстрее в отель, где они остановились.

Мадам Володкович была внебрачной дочерью графини М. А. Потоцкой [103] Княжна Мария Александровна Салтыкова (1806–1845), дочь дипломата князя А. Н. Салтыкова; в 1826 г. в Петербурге вышла замуж за графа Болеслава Станиславовича Потоцкого (1805–1893); в браке родилась дочь Мария (1839–1882), с 1856 г. супруга графа Григория Сергеевича Строганова, известного коллекционера, владельца римского Палаццо Строганофф. После ранней кончины Марии Александровны граф Потоцкий взял в семью ее внебрачную дочь Софию (1842–1900), в замужестве Володкович. Ранее в литературе девичьей фамилии Софии использовалось написание Идль, но найденные документы дают правописание Идле (ИдлЬ). — Прим. Оксаны Лобко (Киев). , которая, умирая, призналась мужу, что у нее есть дочь во Франции, оставленная там под присмотром. Граф Потоцкий, человек удивительной доброты, забрал малышку к себе в дом [104] София Идле воспитывалась в Немировском имении Потоцкого. По документам, из государственного исторического архива в г. Киеве известно, что София была «великобританской подданой и приехала в декабре 1845 года в Немиров из Франции с гувернанткой, английской подданой Екатериной Слятер». — Прим. Оксаны Лобко (Киев). и воспитал ее вместе со своей собственной дочерью, однако не дал ей свое имя. Барышня оставалась «мадмуазель Софи» до того дня, когда вышла замуж за Володковича, но всегда пребывала в отличных отношениях с графом Потоцким и своей сестрой графиней Строгановой. Не будучи красивой, мадам Володкович обладала качествами, которые, вместе взятые, часто придают полячкам большую соблазнительность. Благодаря удивительной тонкости ума, в ее чертах отражался каждый оттенок, вызываемый ее словами или словами ее собеседника, что заставляло верить, что она проявляет огромный интерес к беседе. Кроме того, у нее был нежный голос, очаровательная улыбка и восхитительно мелодичный смех, при котором обнаруживалось два ряда великолепных зубов.

София Володкович, 1890-е гг.

Архив Конгрегации сестер Служанок Святого Сердца Иисуса (Краков), публикуется впервые.

Я поспешил в отель. У дверей своей комнаты мадам Володкович схватила меня за руку и затащила в соседнюю, указав на элегантную даму, лежавшую на полу с закрытыми глазами и едва дышавшую.

«Взгляните! — воскликнула она, — она отравилась лауданумом. Вот флакон. Ради всего святого, тихо найдите доктора, чтобы в отеле не возникло суеты».

После беготни по разным докторам, которых никогда не найти, когда они действительно нужны, к девяти часам утра я смог найти только одного, но он был хирургом, знавшим, по его собственному признанию, весьма мало об отравлениях. Когда он увидел графиню, он объявил, что для постановки желудочного зонда уже слишком поздно и что ничего нельзя было сделать, кроме того, как мешать ей засыпать, заставляя пить крепкий кофе.

Мария Строганова. Архив потомков князей Щербатовых, репродукция сделана Г. Подбородниковым, публикуется впервые

Я поднял бедную женщину, положил ее на диван и сел перед ней на стул. Я держал ее за запястья и каждые три минуты так сильно ее тряс, что она просыпалась, на секунду открывала глаза и снова засыпала. Так продолжалось до полудня, когда я увидел, что ей становится хуже. Володковичи — муж и жена, с тревогой наблюдавшие за ней, тоже это поняли. Затем мне пришло в голову дать бедной женщине несколько минут отдыха, но я едва успел рассказать своим друзьям, что собираюсь сделать, когда ситуация полностью изменилась. Ее голова откинулась назад, губы посинели, тело окостенело, и она уже выглядела как покойница.

Я был так уверен, что она мертва, что взял ее за талию, сильно встряхнув тело, чтобы она упала на правый бок. Женщина оставалась окостеневшей. Затем я снова поднял ее, чтобы она упала на левый бок, результат был тот же. Ради успокоения совести, хотя я и был убежден, что перед нами труп, я решил продолжить свои эксперименты, и сев на стул, положив ее тело на пол между моих ног. Позвав горничных, я сказал им, чтобы они поставили горчичники на ноги своей хозяйки; сам я снял ее голубой атласный корсет и облил ей голову холодной водой. Ее сестра в отчаянии и со сложенными, как в молитве, руками, смотрела на нее почти безумным взглядом. Я просто приподнял голову дамы и показал ее сестре: «Неужели Вы думаете, что она всё еще жива»?

Вдруг я увидел на столе рядом со мной бутылочку нашатырного спирта. Я схватил ее, намочил пробку и вложил в одну из ноздрей помертвевшей. Через две секунды она очнулась, и настолько резко, что сразу поняла, что произошло. Она сидела на земле в своей сорочке, в луже холодной воды, между коленями мужчины, которого не знала, и который смотрел на нее сверху вниз. Ее сестра тоже уставилась на нее. Внезапно очнувшаяся графиня начала плакать и просить, чтобы ей позволили умереть. Это было ужасно. «Пожалейте меня, — сказала она. — Что я Вам сделала? Почему Вы заставляете меня так страдать? Я хочу покончить с этим — умереть». Слезы текли из ее полуоткрытых глаз.

«К сожалению, — сказал я, — я решил не позволить предоставить Вам это удовольствие. Как я могу помочь Вам страдать? Я переживаю, заставляя Вас страдать, и я серьезно зол на Вас. Абсурдно травиться ранним утром! Если бы Вы только сделали это вчера вечером, никто бы Вас не побеспокоил».

Наконец, мои глупости, произносимые одна за другой, заставили ее улыбнуться, и даже рассмеяться, но после нескольких фраз она сразу же снова заснула. Был уже час дня. Поэтому я решил прибегнуть к другим средствам, кроме тряски.

«Я собираюсь вальсировать с графиней, — сказал я мадам Володкович, — а Вы должны постоянно держать чашку крепкого кофе; всякий раз, когда мы останавливаемся перед Вами, заставляйте ее немного отпивать из чашки».

После чего я поднял графиню и держал ее, пока горничные пытались высушить ее мокрую рубашку, но нам пришлось оставить ее в ней, потому что, за исключением туфель и чулок, это была единственная ее одежда. Мы начали танцевать, останавливаясь каждый раз, когда оказывались рядом с чашкой кофе, но в тот момент, когда мы прекращали танцевать и дама открывала рот, она тут же засыпала, и кофе проливался на пол. В течение всего времени, пока мы танцевали, ей не удавалось сделать и глотка кофе. (Сегодня простой инъекции кофеина было бы достаточно, чтобы разбудить ее.)