Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

У миссис Бронсон, к примеру, стоял стул в углу гостиной, отделенный цепью от других стульев. Это был стул, на котором однажды посидел Браунинг. Существовали, однако, англичане, не являвшиеся его поклонниками. Я спросил одну из англичанок, проведшую вечер накануне в компании поэта, что она думает о нем. «У него простонародная речь» — ответила она, улыбнувшись.

Миссис Бронсон делала много хорошего в Венеции. Она сказала мне, среди прочего, что всегда давала гондольерам и беднякам мыло — потому что, по ее словам, бунтарство обычно вызывалось грязью!

Местные власти желали угодить высоким русским гостьям, и я смог устроить приятную поездку в Падую для их высочеств. Их роскошный российский частный автомобиль остался на стоянке, а мы сели на пароход, отвезший нас в Фузину. Оттуда мы поехали на трамвае в Падую, минуя села, которые располагаются довольно близко друг к другу, и которые всегда интересны всем, кто хочет увидеть страну в ее разнообразии. Дамы, чьим экскурсоводом я был, не особенно интересовались искусством, поэтому я хотел, чтобы они увидели поэтическую сторону этой страны: тут каждое старое здание, благодаря своей исторической жизни, волнует воображение людей Севера, где такие реликвии встречаются реже и относятся к более позднему периоду.

Великая княжна Елена Георгиевна, в замужестве принцесса Саксен-Альтенбургская

Мы погуляли по городу, а затем пошли к базилике св. Антония Падуанского, и я показал им ее обрамление, в высшей степени поэтичное. Из обширного клуатра (одна его сторона декорирована более или менее художественно вырезанными могильными плитами, а другая — рядом колонн), выстланного дерном, в центре которого растет великолепная магнолия, церковные башни выглядят наиболее живописно.

Мы также посмотрели картины Джотто, при этом я умолял двух дам не принимать всерьез преувеличения Раскина [121] Джон Раскин (John Ruskin; 1819–1900) — английский культуролог-италофил. и разных профессоров-искусствоведов из немецких университетов. Затем я привел их в университет — один из старейших в мире — где годами преподавал Галилей. Я показал им зал, где его ученик Торричелли, создатель барометра, проводил свои занятия в XVII веке, а также лабораторию, где работал Вольта, и статую Наполеона, одетого как юный грек, во дворе университета, авторства Кановы.

Но я не хотел покидать университет, не показав им самого типичного итальянца. Несколькими месяцами ранее один синьор, который проводил для нас тут экскурсию, объяснил мне работу древнего инструмента, состоящего из стеклянных трубок различного диаметра и шариков. Этот инструмент должен был представлять человеческую жизнь. Его вертикальное положение изменялось, несколько капель красной жидкости, которые находились в пробирках, начинали двигаться, иногда быстро, а иногда медленнее. Это было предназначено для того, чтобы показать различные вехи человеческой жизни, и к концу всё приходило в движение, которое становилось всё слабее, представляя агонию и смерть.

Я попросил дам уделить пять минут внимания этой машине, пока хранитель рассказывал о ней. Сразу преобразившись в профессора, он подробно описал, насколько важен этот инструмент. Когда он подошел к последней стадии — агонии, он мелодраматически объяснил, что смерть — это закон природы и что ничего тут не поделаешь, нужно просто подчиниться. Но он сказал всё это с таким разнообразием своих манер, взглядов и жестов, что и величайший актер в мире не смог бы добиться большего. Воистину, каждый итальянец рождается актером. Что бы сказал этот достойный синьор, если бы узнал, что одной из его слушательниц была кузина всероссийского императора!

Затем Великая княгиня и ее дочь отправились в Рим, а потом в Сорренто [122] По пути на итальянский Юг Екатерина Михайловна и ее дочь остановились в замке Винчильята близ Флоренции: в память этого визита тут водружена мемориальная доска. . Великая княжна Елена написала мне оттуда очаровательное письмо на русском, где говорилось:

«Люди отзывчивые, простые и веселые, часто красивые. Весь день они усердно работают — на море на рыбалке, на суше в апельсиновых и оливковых рощах. И они поют любопытные мелодии, которые напоминают мне песни наших людей — всегда грудным голосом — в той же тональности и полутонах в нисходящей гамме, и с длинной паузой на последней ноте. Это звучит так замечательно, когда кто-то находится на высоте, и песня пробивается сквозь серебристые листья оливковых деревьев. Они также напоминают мне „Персидские песни“ Рубинштейна, и раз или два я вторила невидимому певцу одной из этих песен, так что между нами возникал некий дуэт — диалог в разных мелодиях — мой собеседник заканчивал, подражая моей песне…

Из Сорренто мы вернулись в Рим, где профессор Гельбиг [123] Вольфганг-Карл Гельбиг (Helbig; 1839–1915) — антиковед, археолог, старший секретарь Прусского археологического института в Риме. Был женат на княгине Надежде Дм. Шаховской (1847–1922). провел нас по галереям, показывая нам скульптуру и живопись с исторической точки зрения. Было очень интересно, но количество новых впечатлений было настолько велико, что я ужасно устала, не получив от этого большого удовольствия. Странно то, что все эти художественные чудеса не доставили мне того восторга, что доставили мне маленькие резные деревянные барельефы и орнаменты [124] Вероятно, резьба по дереву знаменитого Брустолона [1662–1732]. — Прим, автора. [Андреа Брустолон (Andrea Brustolon; 1662–1732) — венецианский резчик. — Прим. ред.] , которые Вы мне показали в Венеции. Вы видите, какой я варвар… И ореол, окружающий Рим в моем воображении, исчез, и прославленные виды не порадовали меня — единственное, на что откликнулось мое сердце, была Кампания [125] Здесь — Римская Кампания, сельская местность к югу от Рима. , потому что там есть пространство и свет, и запах степи».

Я сочувствовал чувствам Великой княжны к природной красоте, тронувшей ее столь русское в сокровенной глубине сердце. И я также восхищался искренностью, с которой она выражала свое безразличие к знаменитым видам Рима: они, несомненно, больше зависят от славы, связанной с историческими ассоциациями, чем от красоты их линий.

Если в Венеции моя жизнь проходила почти полностью среди иностранцев, то во Флоренции, Равенне и Риме я имел удовольствие заводить отличных друзей среди итальянских семей, и часто я уезжал из Венеции, чтобы провести время в их компании.

Во Флоренции я хорошо был знаком с графиней Анджеликой Распони [126] Графиня Анджелика Распони далле Тесте (Angelica Rasponi dalle Teste), урожд. Пазолини даль Онда (Pasolini dall’Onda) (1854–1919). и восхищался ею; это была женщина с выдающимся умом и необычайной художественной культурой, с тонким вкусом, и она была матерью троих детей. Графиня жила на своей вилле Фонталлерта, недалеко от Флоренции. Я знал ее, когда ее мальчики были еще совсем детьми, а ее дочь — девушкой семнадцати лет. Граф Распони в основном занимался сельским хозяйством и часто присматривал за своими владениями. Что касается графини, то она была настоящей флорентийкой, обожавшей свою виллу Фонталлерта.