Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

Деятельность этой великолепной женщины воплощалась в помощи всем, кто приходил к ней, и ее внимание в ответ на их прошения было необычайным. Если ее превосходные организационные способности проистекали из ясности ее практического ума и ее наблюдательного взора, то помощь ближнему исходила благодаря ее сочувствующему сердцу и общественному положению. Люди часто обращались к ней за советами, потому что она не удовлетворялась простыми расспросами — она возвращалась к существу проблемы снова и снова, если полагала, что сможет ее разрешить. Она была прямолинейна и решительна, но и крайне добра, что можно было увидеть по выражению ее лица. Когда ей было сорок, она всё еще была красивой женщиной с прелестными волосами и самой изящной шеей, какую только можно себе представить. Ленбах сделал ее прекрасный портрет, где она была изображена улыбающейся.

В Риме она много принимала у себя, устраивала обеды и вечеринки, где всегда можно было встретить интересных людей, а в деревне, в ее прекрасном замке Монтерикко, недалеко от Имолы, где я часто проводил счастливые дни, постоянно жило много гостей, пользовавшихся ее гостеприимством, которое она хорошо знала, как распределить.

Ее муж, Пьер Дезидерио Пазолини [138] Пьер Дезидерио Пазолини (Pier Desiderio Pasolini; 1844–1920), граф — литератор, историк, политик, сенатор (прапрадед знаменитого режиссера Пьера-Паоло Пазолини). , брат графини Анджелики Распони, был самым любезным из мужчин и весьма оригинальным. У него была мания говорить неуместные и грубоватые вещи, и многие двери могли бы быть закрыты для него, однако все с радостью его принимали.

Он даже позволял себе говорить несуразности о своей собственной жене, и ничто не было более великолепным и даже трогательным, чем видеть, с каким философским спокойствием она тихо сносила это. Как часто, сидя рядом с ней, пока ее мужа куда-то опять заносило, я говорил ей, что восхищаюсь ею. Она улыбалась, словно говоря: «Что тут можно поделать!». Любой, кто слышал Пазолини в первый раз, когда он был в юмористическом настроении, наверняка посчитал бы его сумасшедшим, особенно если учесть, что его голос при шутках приобретал курьезную модуляцию.

Пьер Дезидерио Пазолини

Но, несмотря на это, Пазолини был значительным человеком, и все это чувствовали. Это был красивый элегантный мужчина, высокий и худой, с томными глазами и прекрасным лбом. Он очаровывал людей поэтическим умом и благородными качествами своего сердца всякий раз, когда ему не мешала эта особенная юмористическая мания. Кроме того, все знали, что он был выдающимся писателем, опубликовавшим множество биографий, исторических исследований, мемуаров, не говоря уже о трех крупных трудах: «Giuseppe Pasolini» [139] «Джузеппе Пазолини» — биография отца литератора. перевели на английский язык; «Catherine Sforza» [140] «Катерина Сфорца» — трехтомная биография известной правительницы эпохи Ренессанса. — на английский, французский и немецкий языки; «Gli anni secolari» [141] «Светские годы» (итал.). — на немецкий.

Вернон Ли [142] Вернон Ли (Vernon Lee, наст, имя Вайолет Паже; 1856–1935) — английская писательница. , которая также была большим другом Пазолини и тоже подпала под обаяние слов и действий этого удивительного человека, написала о нем с таким проникновением в своей книге «Для Мориса», опубликованной Джоном Лейном [143] John Lane (1854–1925) — английский издатель. , что я рискну воспроизвести ее наблюдения:

«Всё это, даже когда обескураживало и смущало, было настолько совершенным, настолько „удачным“, настолько безупречно становилось на сцену повседневных бытовых событий, что мы, восхищенные и озадаченные наблюдатели, такие как Вы, Морис, и я, часто спрашивали себя — не было ли это преднамеренной постановкой нашего загадочного хозяина? И по сей день задаю себе тот же вопрос, на который нет ответа.

Тем не менее, заставая его в другие моменты (но это только увеличивало подозрение на постановку), никто не мог иметь более превосходного суждения, более прочного знания, более обширной, более глубокой мудрости, благородных, самых либеральных, почти анархичных (бравируя авторитетами) взглядов и отношений, или добродушной внимательности в небольших скромных услугах, чтобы затмить даже незнакомых людей. Действительно, иногда подозревали, что все его странности, смущающие замечания и вопросы можно было, как колкости и чудачества шутов или помешательство Гамлета (этот образ приходил на ум нескольким!), принять за успокоительные для него, создающие атмосферу и пространство для его мыслей и чувств ради необходимого ему уединения и свободы в этом скучном современном мире».

Можно представить себе эффект, который его поведение производило в таких странах, как Англия, где образ жизни в обществе настолько регламентирован и строг.

Однажды, встретив служанку из Романьи в семье, куда его пригласили на ужин, и будучи самим из Романьи, он так обрадовался, что пошел общаться с ней в комнату для слуг, пока его ждали в столовой. Те, кто знает Англию, могут хорошо представить себе чувство, которое испытали другие гости.

«Что Вы хотите от меня, господин Волков? — сказал он, когда я спросил его об этом эпизоде. — В моем возрасте я действительно не могу подчиниться регламентированному этикету. Мне было так приятно видеть кого-то со своей родины в этой холодной стране, что я действительно не мог удержаться от удовольствия немного поговорить с этой женщиной из Романьи».

Раз после полуночи, когда начали гасить свет в отеле «Мажестик», где я жил, слуга пришел доложить мне, что один джентльмен абсолютно настаивал на том, чтобы увидеть меня, несмотря на поздний час.

Вошел Пазолини. «Возвращаясь после посещения королевы-матери, — сказал он, — я проходил мимо Вашего отеля и захотел Вас увидеть».

«Садитесь», — сказал я, и мы сели, глядя друг другу в глаза.

После долгого молчания он сказал очень серьезно: «Мой дорогой Волков, мы оба должны покончить жизнь самоубийством».

«Почему?», — спросил я.

«Потому что у нас есть невестки», — ответил он. А потом замолчал, после чего встал и ушел.

Я вспомнил об этом визите, когда позже его сын развелся с женой.

Пазолини умер около семи лет назад в возрасте семидесяти пяти лет. В течение тридцати лет я был в лучших отношениях с ним, и его смерть опечалила меня. Его сестра Анджелика Распони умерла примерно в то же время. Я знал Пазолини, когда два его сына едва научились ходить, а сегодня они семейные, и его вдова — бабушка.