Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

Не припомню, в каком году я познакомился с мадам Дузе. Знаю только, что это было на приеме у княгини Хатцфельдт, где мадам Актон мне ее представила.

Помню, однако, восхищение мадам Актон по отношению к Дузе, и я легко мог также увидеть, какое впечатление производила волей-неволей сама мадам Актон на эту великую актрису. Она была первой светской дамой, с которой мадам Дузе познакомилась близко, и в то же время была одной из самых замечательных женщин. Часто, чтобы лучше изучить ее, мадам Дузе сидела на полу посреди комнаты, умоляя мадам Актон не обращать на нее никакого внимания. Обе их натуры, хотя и абсолютно разные, были прекрасны, и каждая женщина знала себе цену. Дузе заметила и скопировала небольшую характерную черту мадам Актон — движение ее рук.

Не могу также вспомнить, что послужило поводом для разговора с мадам Дузе, который, очевидно, вдохновил меня на это мое письмо, — ее дочь любезно вернула мне его спустя много времени. Вижу, что это было написано в 1888 году в Венеции, где она оказалась тогда проездом. Впечатление, произведенное на меня эта необыкновенная женщина, было велико, что ясно видно из содержания моего письма.

Вот оно:

«Дорогая и прекрасная мадам Дузе, я был так рад видеть Вас, разговаривать с Вами и слышать Вас, что забыл забрать подаренную Вами фотографию. Очень хочу хранить ее как память о том дне, который никогда не забуду. Ваша тонкая и чуткая натура, Ваше прекрасное и милое лицо всё время передо мной; это как мелодия, от которой невозможно избавиться. Я желал бы встретиться с Вами перед отъездом в Россию и надеюсь, что Ваше обещание приехать в Венецию будет выполнено. В любом случае, не забывайте одну вещь: я искренне предан Вам и Вы можете рассчитывать на меня везде и всегда. Берегите себя — это единственное, о чем Вас прошу. Любите что-то, не всегда любите кого-то. Любя кого-то, Вы всегда страдаете; любя что-то — никогда.

Одного театра для Вас недостаточно; сегодня у вульгарной публики слишком много власти, особенно в Италии. Соберитесь в путешествие, потому что в других странах у Вас будет интеллектуально развитая аудитория. Уверен, что Ваши успехи за границей принесут Вам пользу с любой точки зрения. Вы бы нашли там друзей, достойных Вас, и без ревности. Жизнь коротка: пользуйтесь Вашим огромным обаянием».

При встрече в Венеции мы беседовали на серьезные темы. Например о том, как обеспечивать благо ее ребенка — муж Дузе, с которым она больше не жила, пользовался итальянскими законами, дабы отобрать деньги у их дочери.

Я обещал помочь ей, чем смогу, когда вернусь из Египта, куда собирался поехать в конце ноября. Должен признаться, что я начинал уставать от Венеции, и я слышал, что люди говорят о Египте с таким восхищением, что решил поехать в эту страну на несколько месяцев, чтобы лично убедиться, есть ли там какие-нибудь интересные темы для акварелиста.

Пока я находился в Египте, мадам Актон писала мне письма о том, что ее дружба с мадам Дузе крепла. «Дузе сейчас в Неаполе, — сообщала она мне, — она так больна, что я должна к ней ехать. Она два месяца провела в постели и только начала вставать, но она должна пройти длительное и трудное лечение, которое, возможно, продлится три месяца. Она там одна, и мысль, что она страдает, делает меня столь несчастной, что я испытываю сильное желание помочь ей».

В другом письме из Турина она писала, что пыталась увидеться с маленькой дочкой мадам Дузе, находившейся в колледже, но, к сожалению, директора колледжа не было, а без ее разрешения никому не разрешалось видеться с детьми.

Будучи в Каире, я получил письмо от мадам Дузе, просившей помочь в случае гастролей по России. Я сразу же ответил, что собирался написать нескольким наиболее образованным российским дамам из общества, — дамам, с чьим мнением считались, и которые, конечно, поняли бы и помогли бы ей, хотя я был уверен, что настолько великая актриса, как она, не нуждалась в чьей-либо помощи, при условии, что ее здоровье было в порядке и она могла бы вынести суровый русский климат.

Когда я снова оказался в Венеции в 1890 году, я еще раз увиделся с Дузе. Она была очень опечалена смертью госпожи Актон, осознав, что потеряла друга, подобного которому она вряд ли бы могла найти в течение всей своей жизни.

Мы поговорили о ее делах и я понял, что они не вселяли надежды, а скоро убедился, что она вовсе неспособна ими управлять. Организовывать, смотреть вперед и заниматься счетами не было ее сильной стороной, и, хотя ее актерство всегда было сдержанным, к сожалению, что касается ежедневных дел и мнений всё было наоборот — слишком преувеличенным под влиянием мимолетного впечатления. Иногда она питала излишнее доверие к директору ее труппы, а иногда категорично не доверяла… Состояние, в котором она пребывала, неся полную ответственностью за труппу, было беспокойным, тревожным. Это отражалось на ее психическом состоянии и на ее здоровье самым плачевным образом, унося радость жизни (также профессиональной). Ничто так не угнетало, как видеть мучения души этой великой актрисы, которая вынуждена была заниматься счетами, прикидывать, достаточно ли средств для оплаты членам ее труппы и счетов за отели, реквизит и т. п.

«Существует ли, — спрашивал я ее, — более трагический спектакль, чем тот, который играют актеры и актрисы, управляющие своими собственными труппами, в надежде получить доход, но способные только, работая как рабы, оплачивать долги, всегда повторяющиеся и преследующие их до последних дней? Ради бога, не будьте одним из подобных владельцев театра. Подумайте о завтрашнем дне и начинайте экономить. Всё станет более трагично — из-за Вашего слабого здоровья и страданий, которые вызывает эта работа. Это не вопрос воспитания человечества с помощью пьес. Важно обрести свободу и, следовательно, выбрать те пьесы, которые принесут Вам наибольший доход. С Вашим здоровьем Вам удается работать вообще только за счет Вашего организма. Поскольку Вы не можете играть в среднем более трех раз в неделю, Ваше существование в качестве актрисы в труппе, Вами руководимой, в Италии невозможно. Даже если признать, что Вы вызываете большой энтузиазм у публики, количество еженедельных выступлений, в которых Вы играете, будет недостаточным для покрытия дефицита, возникающего в те дни, когда труппа играет без Вас».

«Ваше спасение, — продолжал я, — должно прийти из турне по зарубежным странам. Если Вы совершите только два турне в год — скажем, на период около месяца каждый — тогда у Вас будет шесть-восемь месяцев, чтобы отдохнуть после них. Публика будет привлечена: образованные люди будут приходить и слушать Вас, если и не по какой-либо другой причине, то ради языка. Что Вам нужно, так это хорошие антрепренеры и секретари, которые понимают свое дело и будут честно относиться к Вам при ведении финансовой стороны вопроса».