Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

Я также попытался дать мадам Дузе понять необходимость четко вести счета и думать о будущем, поскольку, если она не может этого делать, лучше и не пытаться быть импресарио для самой себя, а принадлежать к труппе, управляемой кем-то другим, так как она это делала в начале своей карьеры.

«Постарайтесь хотя бы вести учет и записывать свои расходы, — сказал я. — Сейчас Вы должны подумать о зарабатывании денег ради резерва. Если Вы заболеете, что Вы будете делать со своей труппой?»

«Да, да, Вы правы», — ответила она, улыбаясь.

По характеру этой улыбки я увидел, что если ее оставить одну без постоянного присмотра со стороны какого-то преданного друга, она всегда будет без гроша.

По этой причине я посоветовал ей начать свои гастроли с визита в Россию, убежденный, что наиболее культурная часть российского общества поймет ее и что взаимная выгода будет огромной. Она обещала мне, что поедет туда весной 1891 года.

В ноябре 1890 года я снова отправился в Египет, и до марта 1891 года у меня не было никаких новостей о Дузе, до тех пор, пока она не начала писать мне из Петербурга. Я воспроизвожу здесь ее первое письмо. Письмо было написано под влиянием первых впечатлений о путешествии в чужие края, и чувствую, что оно имеет историческую ценность.

«Пятница, 21 марта 1891 года.

Мсье Волков,

Благодарю Вас за все!

Вчера я приехала и нашла квартиру полностью готовой для меня. Тем не менее, я обещала быть разумной и практичной, и в тот же вечер я поменяла ее на другую, более простую и менее дорогую.

Я договорилась, что с меня и с моей горничной будут брать 14 рублей в день. Разве я не хороша? Вы мне советовали 15 рублей!

И за эту сумму у меня есть две прекрасные комнаты, и они такие теплые! Такие теплые! Нужно быть итальянцем, чтобы осознать великую радость от комнаты, где не дрожишь постоянно.

Что дальше? — Ничего нового.

Я начну работать в воскресенье или в понедельник. Сегодня я всё еще чувствую себя очень уставшей от поездки, но я здорова, и мой ум ясен; единственное, — я нахожу мир слишком большим, и жизнь слишком бесполезной.

Спасибо за Вашу доброту ко мне. Вы не знаете, сколько от моей храбрости является Вашей заслугой, но я не в состоянии писать и могу только сказать: „Спасибо за все“.

Я подчинилась Вашему совету, и здесь есть книга, куда я буду вносить все свои расходы.

Но если деньги уходят, что хорошего в том, чтобы об этом записывать!

Что хорошего в том, чтобы доставлять себе все эти неприятности?

Элеонора Дузе».

В письме от з апреля, которое она написала на итальянском языке, потому что письмо на французском занимало у нее больше времени, она сообщила мне, что боялась плохого приема, тогда как, наоборот, успех пришел с ее самым первым выступлением, и «все идет так хорошо, так хорошо!»

Перевожу ее письмо:

«Я бы очень хотела написать Вам подробно о вежливости и радушии, которое я встретила у княгини Волконской [144] Княгиня Елизавета Григорьевна Волконская, в девичестве княжна Волконская (1838–1897) — общественная деятельница, меценатка, богослов (перешла в католичество). Ее сын кн. Сергей Михайлович Волконский стал видным театральным деятелем, оставил мемуары, в т. ч. о Дузе («Мои воспоминания»; совр. изд.: Μ.: Искусство, 1992). , графини Левашовой [145] Графиня Екатерина Владимировна Левашова (1867- ок. 1920), в замужестве, с 1905 г., Ксидо, фрейлина императрицы Марии Фёдоровны (1886), меценатка, общественная деятельница. Умерла от тифа в Константинополе. и графини Волькенштейн, — но в течение дня у меня занята каждая минута, однако Вы, кто представил меня этим дамам, должны знать, какой вежливостью, дружелюбием и добротой они обладают».

Затем она продолжает по-французски:

«Один человек, которого я очень-очень хочу поблагодарить — это Ваша жена, приславшая мне Вашего сына [146] Сын Гавриил (1886–1966), лейтенант Гвардейского экипажа, позднее первый секретарь посольства в Лондоне; в эмиграции жил в Великобритании. . Этот красивый молодой человек пришел, чтобы поприветствовать меня, и Вы понимаете, что это доставило мне огромное удовольствие. Я хотела бы сразу написать его матери, но (здесь продолжу по-итальянски), отчасти из-за того, что у меня было слишком много дел, а немного и из-за то, что у меня нет никаких знаний или способностей в премудростях мира, я не смогла этого сделать [147] В английском тексте поставлено в скобках: (Un pò le occupazioni e un pò nessuna docilità e capacità aux règles du monde, m’a empêchée de la faire!) .

Сейчас работа идет хорошо, пресса направила в театр много людей, но нужно поменять довольно монотонный репертуар, состоящий только из пьес Дюма, в то время, как критики плачут о Шиллере, Гёте, Гюго и так далее. К сожалению, их нет в моем репертуаре. В Италии мне так часто говорили, что великие роли не для меня, и я никогда не осмеливалась представить ни одного персонажа ни в одной из пьес Шекспира, тогда как здесь, напротив, мой самый большой успех был с моим представлением Клеопатры».

Примерно в то же время я получил восхищенное письмо от княгини Волконской:

«Если это правда, что взаимная ненависть часто объединяет людей, еще больше можно сказать о взаимном восхищении. Надеюсь, Вы не будете очень удивлены, что я пишу Вам. Прошел уже месяц с тех пор, как я познакомилась с мадам Дузе. Не нужно составлять фраз в описании ее; двух слов достаточно. Как актриса — она прекрасна; как личность — выдающаяся! Видеть ее игру — невероятное удовольствие. Знать ее — нежданное богатство — и я полюбила ее на всю жизнь!.. Когда случай снова сведет нас, мы поговорим о ней».

Летом я вернулся на месяц в Россию и был рад возможности помочь Дузе в нескольких практических вопросах, от которых зависел финансовый результат гастролей. Затем я отправился в Груновку, имение Барятинских [148] В настоящее время село в Сумской обл., Украина. В i860 г. (тогда в составе Курской губ.). Имение было приобретено отставным капитаном 1-го ранга, шталмейстером Двора Е. И. В. князем Виктором Ивановичем Барятинским; см. о нем прим, на стр. 38. , и когда Дузе прибыла в Харьков, недалеко от их загородного дома, вся семья Барятинских и я, вместе пошли ее встречать. Впечатление, которое производила Дузе на простые и даже необразованные натуры, было необычайным. На станции собралась огромная толпа: для того, чтобы подать ей руку, я едва добрался до ее экипажа, окруженного тихой толпой.

Внезапно молодой человек, похожий на рабочего, сумел протолкнуться к ступенькам кабины, заявив, что хочет войти. В экипаже была только сидящая Дузе, а я, стоял, глядя в окно. Увидев, что мужчина не пьян, я успел сказать Дузе, чтобы она не испугалась, и чтобы быстрее избавиться от незваного гостя, я пригласил его войти и сказать, что он хочет.