Александр Волков-Муромцев - Палаццо Волкофф. Мемуары художника

В возрасте девяноста восьми лет она перевела книгу о своей матери с немецкого на французский язык и послала мне копию с посвящением, на которое мне было непросто ответить. После нескольких фраз, сильно приукрашенных, она продолжала: «Пусть мой друг, когда наступит час, когда прекратятся для него дела сего мира, и его видимое существование для наших глаз (не что иное, как прах и пепел), пусть он тогда вкусит во всей полноте свет и счастье, на которых покоится вся наука».

Я ответил так:

«Моя дорогая и обожаемая княгиня,

глядя на Вас и слушая Вас, читая Вас, всегда думаю, что я наблюдаю какой-то сверхъестественный феномен — что- то чудесное, способное преобразовать самого закоренелого скептика.

Именно в воспоминаниях о принципах бесконечного богатства вашей невероятной природы моя душа-простого натуралиста, может когда-нибудь измениться и ощутить во всей своей полноте радости, которые заставляют Вашу душу жить».

На вилле Монабри я познакомился также с великолепным аббатом Мунье [238], тонким, веселым, остроумным человеком с широким мышлением, который ездил в Байройт, чтобы слушать Вагнера. Во время войны, несмотря на неприятные ремарки некоторых шовинистов, он отказался убрать из своей гостиной красивый бюст Гёте, который всегда находился там.

В те дни, когда племянницы княгини Витгенштейн уезжали, она жаловалась на одиночество по вечерам, и я зачастую заходил к ней; мы играли с ней в карты, в «дурачка» [239], и она всегда выигрывала. Когда ей исполнилось сто лет, различные официальные лица Лозанны пришли поздравить ее, и в соответствии со швейцарскими обычаями, церкви в городе звонили в колокола. Аббат Мунье специально приехал из Парижа, чтобы произнести прекрасную речь.

Я был в Лозанне, когда княгиня Витгенштейн умерла в возрасте ста двух с небольшим лет. Я поехал с ней проститься…

Ручка у тыльного входа в Палаццо Волкофф, фото М. Г. Талалая

На обложку английского издания мемуаров Александра Николаевича Волкова-Муромцева (1928) помещен гербовый щит автора. Это единственное украшение обложки: несомненно, что художник Волков-Муромцев любил свой родовой герб, в действительности, красивый и в основе своей старинный. Вероятно, сам владелец герба и выполнил его лаконичную стилизацию для обложки. Этот же герб в более полной версии (со шлемом, нашлемником и намётом) помещен — тоже как единственный декор — и на надгробии Волкова-Муромцева, что находится на венецианском кладбище Сан-Микеле, слева от «жертвенника» Сергея Дягилева. Вероятно, и на этот раз стилизация выполнена той же рукой. К слову, камнерез был менее искушен в геральдике, чем автор рисунка, и верхняя часть шлема оказалась вырезана неточно: его скрытая намётом (шлемовым покрывалом) макушка слилась с фоном, и верх оказался заострен, так что короне пришлось балансировать на этом острие. Но автор рисунка, по всей видимости, уже не мог наблюдать за выполнением заказа мастером — а если и наблюдал, то уже извне этого бренного мира, не имея возможности вмешаться.

Герб на обложке мемуаров А. Н. Волкова-Муромцева (London, 1928)

Герб на надгробии А. Н. Волкова-Муромцева, кладбище Сан-Микеле

Итак, Волков-Муромцев ценил свой герб и любовно воплощал его в новых графических формах. Здесь уместно напомнить, что в геральдике нет изобразительных эталонов, и герб можно раз за разом воплощать в новых стилях. Как и каллиграф, геральдический художник придает предмету своей работы новый облик, не меняя содержания. Тем не менее в обеих геральдических работах Волкова-Муромцева есть свои тонкости, и, чтобы оценить их по достоинству, стоит присмотреться к тем гербам, на которые имели право художник и его род.

Дворяне Волковы (потомство Григория Волка), согласно «Общему гербовнику дворянских родов Всероссийской империи» (часть I, номер 70), владели следующим гербом:

В щите, имеющем серебряное поле, изображены три черные Трубы ловчие, вместе золотым шнурком связанные, и под ними Перстень. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом со страусовыми перьями. Намёт на щите красный, подложен золотом.

Перстень — золотой, с красным камнем. Количество перьев на шлеме тоже заслуживает упоминания: их не три, как бывало чаще всего в русских гербах, а пять.

Описание (блазон) в гербовнике снабжалось краткой генеалогической справкой:

Фамилия Волковых происходит от Григорья Волка, выехавшего из Польши к Великому Князю Василию Ивановичу. Потомки его, Волкова служили Российскому Престолу дворянские службы и верстаны были в 7137/1629-м и других годах поместным окладом. Все сие доказывается хранящимися в Герольдии справкою разрядного архива и родословною Волковых.

И в самом деле, герб Волковых — это ничто иное как измененный польский герб «Тромбы» («Трубы»), которым, помимо других шляхетских родов, пользовались выходцы из Белой Руси — дворяне Волки, которым семейная легенда (поздняя и едва ли достоверная) приписывала происхождение от младшей ветви князей Полоцких. Был ли Волк одним из этих Волков, или Волковы «приписались» к этим роду и гербу по созвучию — это сегодня неизвестно.

Особенностью польско-литовской геральдики является то, что одним и тем же гербом могут пользоваться разные благородные семейства; поэтому у гербов есть собственные имена, отличные от фамилий их владельцев. Обычно роды герба «Трубы» пользовались им в основной, неизменной версии, но некоторые семейства вносили в свой вариант герба какие-то отличия. Например, прославленные князья Радзивиллы помещали рога не в серебряном, а в лазоревом (синем или голубом) поле.

Изменение герба «Трубы» родом Волковых состоит в добавлении к трубам перстня. Именно эта деталь делает их герб уникальным. Опять-таки, неясно, было ли это изменение сделано Волками в Речи Посполитой или уже Волковыми в пределах России. Более вероятно второе: потомки Григория полтора века жили в стране, практически не знавшей гербов, и вряд ли сохранили старую фамильную традицию.

Еще одна особенность герба Волковых — золотой шнурок связывает трубы воедино. В исходном польском гербе у каждого из охотничьих рогов («ловчих труб») — свой отдельный ремешок. Иногда рога изображались соприкасающимися, даже сросшимися концами мундштуков — но ремешки или шнуры развевались раздельно. Быть может, эта особенность герба Волковых стала итогом банальной ошибки: при прочтении польского описания герба могли быть сметаны стоящие рядом формулы, относящиеся к золотым деталям рогов и к тому, что рога сходятся концами.