Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

К 1991 году, когда монах обратился ко мне, я знал, что ситуация в Югославии ухудшается, но он заставил меня обратить на нее более пристальное внимание. Я был председателем подкомитета по европейским делам сенатского комитета по международным отношениям, соответственно Югославия подходила под мою юрисдикцию, так что я решил заняться этим делом вплотную.

Ко мне приходили и другие югославы со своими историями: православные сербы, хорваты, мусульмане-боснийцы и албанские мусульмане из Косово. Ни о чем хорошем это не говорило. Страна раскалывалась, и наш заместитель госсекретаря Лоуренс Иглбергер, который был знаком с ситуацией в регионе лучше, чем кто-либо, предупреждал, что распад страны обернется кровавой бойней.

С 1945 по 1980 год Югославией правил Иосип Броз Тито, старый хитрый коммунист и волевой политик с помощью тайной полиции сдерживал и объединял народы, отличавшиеся друг от друга этнически и религиозно. Православные сербы доминировали в Сербии и Черногории, Хорватия была населена в основном католиками, Косово принадлежало преимущественно албанским мусульманам. В центре расположилась Босния и Герцеговина. Сорок четыре процента населения Боснии составляли мусульмане, 31 процент сербы и 17 процентов хорваты. Чтобы сдерживать это полиэтническое сообщество, нужен был гениальный политик, – и этим гением был Тито.

Я начал понимать, как он это сделал, еще в 1979 году, когда в качестве официального представителя от Соединенных Штатов присутствовал на похоронах Эдварда Карделя, интеллектуального наставника Тито. Я прилетел в Загреб с Авереллом Гарриманом и его женой Памелой. Гарриман был одним из самых убежденных интернационалистов XX века, живой легендой, одним из составителей плана Маршалла и во времена Рузвельта послом в Советском Союзе. Он был рядом с Рузвельтом в Ялте в 1945 году, когда Черчиль и Сталин делили послевоенную Европу.

Гарриман познакомился с Тито во время войны и потратил более тридцати лет, пытаясь перетянуть маршала на сторону Запада, а Советы так же пытались переманить его к себе. (Как бы то ни было, Тито настаивал на независимости как от Востока, так и от Запада, но в том, что касалось военных и экономических дел, с радостью принимал подачки с обеих сторон.)

Итак, после похорон в Загребе, Гарриман попросил о личной встрече с Тито, но маршал ясно дал понять, что он не встречается ни с кем отдельно из боязни обидеть остальных. Гарриман не привык довольствоваться отказом и отказывался покидать страну, пока не получил желаемого. В конце концов Тито согласился встретиться за обедом, но не в Загребе, где мы могли попасться кому-то на глаза. Он хотел, чтобы мы встретились с ним на его вилле с видом на Адриатическое море в Хорватии. Итак, мы полетели в Сплит. Пролетая над Боснией и Герцеговиной, мы с Гарриманом разговаривали. Он был классическим интернационалистом старой школы, сторонником активного участия США в мировой политике. «Мы должны заняться Югославией, – сказал он, – нам нельзя оставаться в стороне».

Вся эта поездка была для меня настоящим откровением, а Гарриман стал моим личным наставником. Он был человеком старой закалки, достойным подражания. Дело было не только в его элегантности или вежливости. Несмотря на то что он был наследником состояния, он всегда сам стоял у руля, руководя сначала своим бизнесом, а затем построив карьеру на государственной службе в качестве посла, члена кабинета и на посту губернатора Нью-Йорка. Он относился к окружающим людям по-отечески, и когда я попал Сенат, будучи тридцатилетним «ребенком», он «усыновил» и меня. В мой первый год на посту он приглашал меня на свои званые обеды, где буквально обучал меня. На эти обеды он приглашал очень важных людей, и ему нравилось вовлекать меня в разговор. Однако тогда я не решался говорить то, что думал: я боялся, что его гости будут смеяться над робким новичком во внешней политике. Однажды вечером мы присели в гостиной, чтобы побеседовать перед едой, губернатор Гарриман сидел в своем кресле, а я сел на диван. Генри Киссинджер был напротив меня, Тед Кеннеди сидел слева от меня, а рядом с Кеннеди сидел Пол Уорнке, крупнейший специалист в области контроля над вооружениями в то время, выступавший за замедление гонки вооружений между США и СССР. В разгар дискуссии о контроле над вооружениями Гарриман повернулся ко мне и сказал: «Ну, Джо, что ты думаешь?» Когда я заговорил, то, нервничая, взял в руки какой-то сферический объект, который был на журнальном столике. Я крутил его в руках все то время, пока говорил. Когда я взглянул на Киссинджера, мне показалось, что он выглядит встревоженным. И остальные тоже сидели в напряжении. «Что, черт возьми, я такого сказал?» – со страхом подумал я. Дворецкий спас ситуацию, позвав нас к ужину. Все вскочили со своих мест и направились к столу. Когда все вышли, Тед Кеннеди по-отечески положил руку мне на плечо и прошептал: «Джо, положи это».

Страшное подозрение, что предмет, который я крутил в руках, был яйцом Фаберже, стоившим, вероятно, больше, чем мой дом, поразило меня. Однако мне было настолько неловко, что я не задал хозяину ни одного вопроса.

Между тем Гарриман не отказался от идеи продолжить мое образование. Когда мы летели в Сплит на встречу с Тито, Гарриман преподал мне два урока. Во-первых, никогда не доверять чужому мнению о стране или иностранном лидере, когда ты можешь познакомиться и узнать их лично. Тито мог быть коммунистом, но не все коммунисты одинаковы. И, во-вторых, Гарриман хотел, чтобы я увидел преимущества постоянного взаимодействия, даже с явными врагами. «Не верь, – говорил он, – но вмешивайся. Будь жестким, но вмешивайся». Поддерживая отношения с такими лидерами, как Тито, мы могли подтолкнуть их к переменам.

Гарриман был умным игроком. Если Тито когда-либо будет вынужден выбирать между Советами и Соединенными Штатами, Гарриман хотел, чтобы маршал знал расстановку сил. Гарриман глубоко верил в идеалы и идеи Америки и Запада, и он полагал, что чем сильнее наши противники проникнутся ими, тем более они будут убеждены в преимуществах дружеских отношений с Соединенными Штатами и тем более успешно мы сможем повлиять на их внутреннюю политику. Даже во времена «холодной войны» лучшим оружием нашей нации были идеи. Он объяснил мне, что, изучив советскую систему, понял, что ее крах неизбежен. Гарриман считал, что я должен познакомиться с Югославией, потому что эта страна в двадцать первом веке могла бы стать нашим союзником. Ради достижения этой цели Гарриман работал долго и упорно, но он осознавал, что уже стар, и понимал, что работу по созданию дружественной прозападной Югославии, возможно, придется заканчивать уже следующему поколению.