Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Милошевич произвел на меня впечатление необычайно педантичного человека. Он понимал, что угроза Советов больше не могла быть силой, удерживающей Югославию от распада, и пришел к выводу, что сможет привести сербов к власти с помощью призывов к ксенофобскому национализму. Время нашей встречи приближалось, и мне казалось, что у меня имелась вся необходимая информация о Слободане Милошевиче. Однако, как выяснилось, у меня не было и половины.

Около восьми вечера мы подъехали к президентскому дворцу Милошевича. Это был трехэтажный особняк в моем любимом стиле с пожелтевшей лепниной и белыми дорическими колоннами. В темноте можно было разглядеть человек шесть-восемь охранников в длинных кожаных куртках, большинство из них курили, стоя на страже перед входом. Эти крепкие ребята были похожи на бандитов, вместе с тем охрана была не такой уж строгой. Милошевич явно не чувствовал никакой угрозы со стороны, поэтому охранники просто кивнули нам, когда мы поднимались по лестнице ко входу в здание. Зайдя внутрь, я осмотрелся, чтобы удостовериться в отсутствии камер. Большой парадный зал, освещенный тусклым светом, был пуст. Было так тихо, что мы могли слышать мягкий звук собственных шагов. Мы прошли по красной ковровой дорожке к гигантской мраморной лестнице, через площадку, а затем снова вверх по мраморным ступеням. Милошевич ждал нас в своем офисе наверху. Он был примерно моего возраста, консервативен в одежде, круглолицый и рыхлый, похожий одновременно на пухлого херувима и самодовольного банкира, сделавшего успешную карьеру. Его темный шелковый костюм оттенял белые волосы, которые открывали его огромный лоб. Он подошел ко мне с протянутой рукой, казалось, он очень рад нас видеть. Когда я отказался пожать его руку, он спокойно невозмутимо кивнул.

«Садитесь, сенатор. Давайте поговорим», – начал Милошевич. Он посадил нас за стол переговоров и продолжил: «Вы знаете, сенатор, вы нас всех неправильно поняли». Его английский был хорош; он раньше работал в банках в Западной Европе. Иглбергер был давно знаком с ним и считал, когда Милошевич впервые пришел к власти, что с ним можно иметь дело. «Дело не в сербах, не они виновны в ситуации. Речь идет о преследовании сербов мусульманами и хорватами». Он снял со стены карту бывшей Югославии и разложил ее на столе. Он хотел показать мне, где сербы подверглись атаке. Я сказал Милошевичу, что весь мир понимает, кто является агрессором, и что именно он должен остановить кровопролитие. Он должен прекратить снабжать сербские войска оружием, топливом и продовольствием. Он и Караджич, лидер боснийских сербов, должны подписать мировое соглашение Вэнса-Оуэна.

Милошевич выглядел абсолютно невозмутимым, он солгал, глядя мне в глаза: «Во-первых, сенатор, мы не оказываем помощи боснийским сербам. Это независимые войска. А во-вторых, Караджич – не мой человек, и я не имею к нему никакого отношения. Я могу побеседовать с ним, но контролировать такого человека, как Караджич, я не могу».

Затем он снова взглянул на карту, а я начал указывать на знакомые мне места. «Как насчет Сараево? Разорвавшийся снаряд лишил жизни двадцать два невинных человека, стоявших в очереди за хлебом. Снайперы убивали на улицах невинных детей. Как насчет Омарски? Изнасилованные женщины и невинные девушки, которым говорят, что теперь им придется рожать сербских детей. Как насчет Луки? Пытки электрическим током. Массовые убийства. Буквально сотни трупов, сброшенных в реку. Братские могилы». Он отрицал каждое обвинение одно за другим, находя оправдание каждый раз, даже не повышая голоса. Мусульмане обстреливали собственный народ, а обвиняли сербов. Геноцида нет. Никакой чистки не происходит. Если кого и притесняют, так это сербов. Он вернулся к карте и продолжал делать свои выводы. Милошевич не был похож на своего посла, он не умолял меня, он просто говорил: «Смотрите! Вот эта территория принадлежала сербам, а потом их вытеснили оттуда. Смотрите, вот Хорватия. Она не могла голосовать за независимость. Референдум был подстроен. Это сербы были обмануты. Вы должны понимать, что делают с сербами по всей Югославии. Мусульмане и хорваты убивают сербских младенцев. Они прогоняют сербов с их земли. Мы просто сопротивляемся. И – да, возможно, мы тоже совершали что-то, но это принцип “око за око”. Я просто пытаюсь добиться справедливости».

Я упомянул о Сребренице, городе в основном мусульманском, который изо всех сил пытался сдерживать сербские войска, ведущие огонь по гражданским кварталам из артиллерийских орудий и грабившие конвои с гуманитарной помощью. «Нет. Нет. ООН доказала, что во время недавних бомбардировок Сребреницы сербы не были виноваты». Затем он попытался доказать мне, что у всех сторон, включая мусульман, воюющих в Боснии, есть артиллерия и танки. Это напомнило мне ту старую шутку Ленни Брюса [81] Ленни Брюс – американский стендап-комик, социальный критик и сатирик. – Примеч. ред. : «Что нужно делать, когда жена приходит домой и находит вас в постели с другой женщиной? Отрицать это!» Но мне было не до смеха. Я чувствовал, как кровь приливает к моему лицу. «Господин Милошевич, – сказал я, – вы единственный человек в мире, который мог сказать такое».

Милошевич, несомненно, понял, что я только что поймал его на лжи, но он спокойно поднял глаза от карты и спросил: «Что вы думаете обо мне?»

«Я думаю, что вы – проклятый военный преступник, и вас следует судить как преступника», – сказал я. Я смотрел Милошевичу прямо в глаза, но выражение его лица не изменилось. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Можно было подумать, что я только что назвал его славным парнем.

Но у меня к нему еще были вопросы. Я попросил у него эскорт, который сопроводил бы меня в Сребреницу, чтобы я мог сам увидеть, что там происходит. Он ответил, что это была бы отличная идея, но, увы, даже он не смог попасть в зону боевых действий, так как это было небезопасно. «В таком случае, – сказал я, – лучше всего позволить войскам ООН войти в зоны боевых действий или уничтожить орудия ударами авиации НАТО». «Поверьте, сенатор, я хотел бы помочь, но я могу действовать в Боснии только при согласии боснийских сербов», – ответил он.

Затем без предупреждения он спросил меня, хочу ли я поговорить с Караджичем. Это окончательно выбило меня из колеи. «Да… да, конечно». «Я думаю, что он в городе», – сказал Милошевич и, протянув руку к телефону, поднял трубку и заговорил на сербохорватском. После того как он повесил трубку, мы продолжали разговор еще несколько минут, когда вдруг парадная дверь дворца с грохотом распахнулась, в фойе раздалось эхо. Мы подняли глаза от карты и молча прислушивались к торопливым шагам в коридоре. По красной ковровой дорожке, топ-топ-топ, через площадку и потом вверх по ступеням очень быстро, топ-топ-топ. Дверь в кабинет распахнулась, перед нами стоял, тяжело дыша, Радован Караджич. Его лицо было ярко-красным, огромная копна белых волос делала его похожим на волшебника. Он поспешил занять место справа от Милошевича и попытался выговорить приветствие. Мне хотелось сказать: «Кто-нибудь, принесите этому парню стакан воды». Я думал, у него случится сердечный приступ. «Уххх, господин президент… Уххх, простите… уххх! Я опоздал… Уххх, я закончил так быстро, как только смог». Я повернулся к Милошевичу: «Не контролируете, да?»