Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Бурда доверительно сообщил нам, что не все высшие должностные лица при президенте считали, что не нужно (или невозможно) вмешиваться в конфликт в Боснии. Он довольно открыто осуждал мнение Пауэлла, говоря, что, по его мнению, его начальник не прав, считая, что в Боснию необходимо ввести сухопутные войска. Бурда полагал, что авиаудары смогут остановить сербскую агрессию и положить конец осаде Сараево и Сребреницы. «Но, адмирал, – сказал я, – мне все говорят, что авиация не поможет». Он взглянул на нас и сказал: «Пойдемте со мной».

Адмирал сообщил нам, что у них имеются спутниковые снимки сербских позиций в Боснии. Есть и радиоперехваты переговоров генералов ЮНА с сербами в Хорватии и Боснии, в которых они призывают: «Взять их!» Бурда подтвердил, что действует именно ЮНА под управлением Милошевича, а не боснийские сербы. Он настаивал на том, что, имея несколько корректировщиков на земле, они могли бы уничтожить сербскую тяжелую артиллерию. Те бы попытались спрятаться за школами и мечетями, но если бы корректировщик с земли мог указать на орудия лазером, мы могли бы их уничтожить. По его словам, американская авиация обладает огромными возможностями. А мы даже не пытались ими воспользоваться.

«Послушайте, сенатор, если пожелаете, я могу сбить недопитую бутылку бурбона прямо на пороге палатки любого сербского генерала в Сребренице – вот насколько точными могут быть авиаудары. …Я думаю, нужно делать хоть что-нибудь. Мы можем нанести авиаудары. Мы можем вмешаться в Адриатике. Мы должны вмешаться. Однако Объединенный комитет начальников штабов не хочет ничего слышать об этом. Надо мной еще есть начальство. Я не лезу в политику, но, сенатор, вы правы».

И тут пазл в моей голове сложился. Геноцид существовал, и мы имели реальную возможность остановить его, не вводя огромного количества сухопутных войск. Мы знали, кто был главным злодеем и где он находился, а еще мы обладали достаточной военной мощью, чтобы его остановить. Я должен был убедить президента.

Через несколько дней после нашего возвращения я обратился в Государственный департамент к новому госсекретарю Уоррену Кристоферу. Мы встретились в его офисе в Фогги-Боттом. Размер и скромная обстановка его рабочего кабинета словно подчеркивали его личностные качества. Он работал день и ночь, и каждый посетитель проникался чувством, что Кристофер работает исключительно в интересах президента, а не в своих собственных. Уоррен Кристофер вел себя как идеальный корпоративный юрист: на вид он был спокойным, но при этом без колебаний обобрал бы вас как липку. Тем не менее я очень уважал его и знал как человека открытого к диалогу. Так что я мог быть честен: «Это геноцид, и мы можем его остановить. Поднимите авиацию и нанесите удар».

Мы долго спорили, а он вел себя как отличный адвокат, используя контраргументы на каждый мой аргумент. «Во-первых, даже если мы решим использовать авиацию – это не наш профиль, этим должно заниматься НАТО. Во-вторых, передача оружия боснийцам спровоцирует еще больший всплеск насилия. В-третьих, это гражданская война», – отвечал он мне. Его основным аргументом было отсутствие поддержки со стороны нации. Он никогда не вступал в прямую конфронтацию, в конце концов, он был опытным дипломатом.

«Что ж, сенатор, сможет ли президент заручиться поддержкой Конгресса? …Ему понадобится поддержка обеих партий, верно? Сможет ли он заручиться поддержкой американского народа? …Поддержит ли он нападение на сербов?»

«Господин секретарь, я очень вас уважаю, – сказал я. – Вы намного лучше меня разбираетесь во внешней политике, но я тоже неплохо разбираюсь в этом вопросе. Американский народ поддержит нас, если узнает, что происходит. Наша задача – рассказать об этом».

Госсекретарь считал, что даже если я и прав, это не решает ровным счетом ничего, так как президент не может действовать без поддержки ООН и Европы. Он не хотел, чтобы я вмешивался. Я ответил ему, что, несмотря на его мнение, я все равно пойду к президенту и расскажу ему все. Он пытался отговорить меня. Когда я получил шанс поговорить с президентом Клинтоном, Кристофер сделал все возможное, чтобы присутствовать при этом разговоре.

Белый дом – всего через сотню дней после того, как Билл Клинтон был избран на первый срок, – в апреле 1993 года, казалось, находился на осадном положении. Президент был избран всего 43 процентами голосов. Его медовый месяц на посту президента подошел к концу. В три раза больше американцев в вопросах международных отношений доверяли Колину Пауэллу. Люди уже нашли, в чем упрекнуть жену президента [83] Хиллари Клинтон была назначена главой оперативного комитета по реформе здравоохранения и безуспешно пыталась провести полномасштабную реформу. – Примеч. пер. . На тот момент Клинтон еще не мог уяснить для себя, что значит быть президентом. Президенту практически невозможно составить расписание, которому он мог бы следовать изо дня в день. Он должен ежедневно реагировать на что-то новое и принимать мгновенные решения. Однако Клинтон был самым талантливым политиком, которого я когда-либо видел, он быстро учился и вскоре стал одним из самых компетентных специалистов. Он со всей серьезностью относился к своей работе, и я считал, что он обладал врожденным чутьем. Я верил, что если я подойду к нему и расскажу все, что знаю, он поддержит меня. Так и произошло, я оказался прав.

Президент и Кристофер сразу же сказали, что Пауэлл заявляет о том, что на Балканах потребуются сотни тысяч американских солдат. «Господин президент, господин секретарь, – сказал я, – это вопрос чести. Я не хочу сказать, что Пауэлл не прав, но передаю вам мнение адмирала Бурды, которое разделяют и другие командиры. Сделайте мне одно одолжение, если вы мне не верите. Бурда не может напрямую обратиться к вам, над ним имеется его собственное начальство, но если, господин президент, вы снимете трубку и позвоните адмиралу Бурде, он расскажет вам, что мы можем сделать… Господин президент, то, что происходит, – бесчеловечно. Люди умирают десятками тысяч. Братские могилы, лагеря, в которых насилуют и убивают, – все это существует. Сребреница вот-вот падет. Сараево вот-вот падет».

Клинтон не имел возможности наносить авиаудары, не посоветовавшись с европейскими лидерами, поэтому пообещал, что попросит госсекретаря Кристофера обратиться к ним, чтобы заручиться поддержкой британцев и французов. Я уверен, что тогда президент Клинтон еще не был настолько уверен в себе, чтобы действовать без поддержки наших европейских союзников.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, каким человеком был Билл Клинтон, но я хорошо помню разговор, который у нас состоялся в разгар балканского кризиса. Мы шли из Овального кабинета в пресс-центр, где он собирался сделать заявление. Когда мы приблизились к пресс-центру, Клинтон остановился, повернулся, положил обе руки мне на грудь и сказал: «Джо, в каком году была битва на Косовом поле?» Я в шутку сказал: «Какая, черт возьми, разница, господин президент?» «Для меня это очень важно», – сказал он, и я понял, что он не шутит. «В каком году была битва на Косовом поле?»