Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Сян Цзинъюй была казнена еще раньше, в 1928 году, во время «белого террора» [45] Так в китайской историографии называют преследования коммунистов после поражения революции 1927 года. после подавления «Большой революции». Ее маленькая дочь Нини от брака с Цай Хэсэном, оставленная родителями в СССР (многие революционеры-подпольщики так делали, желая обеспечить безопасность детям), чуть не затерялась в детском доме. Помог случай. Лето 1933 года Ли Мин проводил в Гурзуфе (наверное, поэтому он позднее на ходу соврал нам с Клавой про Гурзуф) в доме отдыха старых большевиков. Узнав об отдыхающем китайце, к нему обратились воспитатели из детского лагеря, расположенного неподалеку.

– У нас здесь есть девочка-китаянка, она не может толком объяснить, кто ее родители, и никто ее не навещает. Вы нам не поможете?

Ли Мин отправился повидать девочку и, сразу же опознав в ней дочь Цай Хэсэна (он ее видел раньше), поспешил передать весточку ее тетке Цай Чан. В Москве он помог забрать Нини из детского дома, временно поселив у Сальды с мужем, а затем через МОПР устроил в Международный детский дом в Иванове, где она попала в группу своих сверстников-китайцев.

Нини, до самой старости сохранившая благодарность моему мужу, сама рассказала мне об этом. 1 мая, когда Ли Мин взял ее с собой на Красную площадь, осталось одним из самых ярких ее детских воспоминаний.

Третий брак Ли Лисаня состоялся по инициативе с женской стороны. Видя его тоску и одиночество, свою любовь ему предложила младшая сестра Ли Ичунь (всего в семье было девять сестер!) по имени Ли Чуншань – «Любящая добро». Кстати, первого мужа Ли Ичунь, брошенного ею ради Ли Лисаня, утешила в горе другая сестра – седьмая по счету. Видимо, это было семейной традицией: старшая бросала, а младшие утешали брошенных.

Ли Чуншань впервые увидела Ли Лисаня, когда приезжала ухаживать за старшей сестрой после ее родов в 1923 году. Наверное, он запал ей в душу, потому что, узнав, что он остался один, она, по словам Ли Лисаня, сама пришла к нему.

Младшая сестра по характеру была совсем не такой, как старшая: тихая, спокойная, преданная. Старалась быть послушной, услужливой женой, как предписано конфуцианской традицией, даже ноги мужу омывала. Но, по моим наблюдениям, сердце Ли Лисаня она не затронула. Тем не менее в том, что он расстался с третьей своей семьей, где было двое совсем маленьких дочерей, Ли Лисань также не был субъективно виноват. Так уж сложились обстоятельства.

После того как поднятая им волна восстаний и наступлений китайской Красной армии была подавлена, осенью 1930 года Ли Лисаня вызвали на проработку в Москву. Таково было решение Коминтерна. Отъезд его, как всегда в таких случаях, держался в глубочайшем секрете. Он уезжал, сам не зная, надолго ли. Жена осталась с маленькими детьми на руках, но судьба не пожалела ее. Вскоре она в третий раз стала матерью, а затем оказалась в гоминьдановской тюрьме. Самую младшую девочку отдали на воспитание в чужую семью, и она нашлась лишь после смерти Ли Лисаня благодаря публикациям в связи с его реабилитацией в 1980 году.

Все это кажется просто невероятным в наши дни, но Ли Лисаня, на мой взгляд, не следует упрекать в бессердечии, ибо он не мог распоряжаться даже своей судьбой: Москва не разрешала ему вернуться на родину, и процесс так называемого политического перевоспитания обещал принять затяжной характер. Поняв это, Ли Лисань написал письмо жене и, объяснив свое положение, предоставил ей полную свободу в личной жизни. Письмо повез в Китай Чжан Вэньтянь, а передал в руки женщины Чжоу Эньлай.

Ли Чуншань покорно приняла перипетии судьбы и подчинилась решению партийной организации, которая поручила ей играть роль фиктивной жены Чжан Вэньтяня для прикрытия его конспиративной деятельности. Такой способ прикрытия был очень распространен в шанхайском подполье. Из-за Чжан Вэньтяня ее и посадили. Пришли арестовывать, его не было дома. Ли Чуншань ухитрилась-таки вывесить на окне связку красного перца – условный знак опасности. Чжан Вэньтянь заметил этот знак с улицы и скрылся, а ее забрали в тюрьму вместе с маленькой дочерью Ли Лисаня Ли Ли, оставшейся при матери.

Обо всем этом я узнала совсем недавно, и мне стало искренне жаль эту женщину. Но вины моей в этой истории нет никакой, ибо в то время я еще не была даже знакома с Ли Лисанем.

И, наконец, о той жене Ли Лисаня, которую я мельком видела в Хабаровске. Звали ее Ли Ханьфу (фамилия Ли – одна из самых распространенных в Китае). В Китае она работала учительницей музыки и английского языка, вступила в партию, вела работу среди женщин. Ли Лисань с ней познакомился уже в Москве, когда после проработки его направили на учебу в Ленинскую школу, а она училась в КУТВ под именем Надежды Неверовой.

В архивах Коминтерна сохранилось личное дело Неверовой, в котором, в частности, отмечаются ее «мелкобуржуазные наклонности»:

Выдержана в общем, но личная жизнь играет у нее слишком большую роль. Хорошая, особенно на русском языке, успешность. Товарищеские отношения хорошие, но мало интересуется коллективной жизнью.

У меня сложилось впечатление, что Надя Неверова была веселой, но немного легкомысленной молодой женщиной. Ли Лисань не был ее первым мужчиной. От первого распавшегося брака у нее остался сын, которого она передала в советский детский дом. И с Ли Лисанем она долго не прожила. Как он мне объяснял, испугалась потока критики в его адрес. Не всякая согласится быть женой «оппортуниста»!

Ли Ханьфу попросилась назад, на родину. Уехала и пропала. Ее сын считал, что ее могла убить гоминьдановская охранка, едва она пересекла границу Китая. Но совсем недавно в книге «Университет им. Сунь Ятсена в Москве и китайская революция» промелькнуло упоминание о том, что по возращении на родину она была послана на работу в Советский район [46] «Советскими» назывались районы по большей части в отдаленных сельских областях, где была установлена коммунистическая власть. на северо-востоке провинции Цзянси [47] Шэн Юэ . Университет им. Сунь Ятсена в Москве и китайская революция. Воспоминания. М.: Крафт+, 2009. С. 261. . А далее ее следы снова теряются в кровавом китайском водовороте. Судьба этой женщины осталась неизвестной даже ее сыну.

Сын ее, родившийся и воспитывавшийся в России, носил имя Вова. После отъезда его матери в Китай Ли Мин продолжал навещать мальчика в детском доме в Монине и позднее, когда мы поженились, приводил в наш номер в «Люксе», на праздники брал с собой на гостевую трибуну на Красной площади – одним словом, всячески опекал. Круглолицый стриженый мальчик вначале был уверен, что Ли Мин – его отец, но, даже узнав правду, продолжал называть его «папа». Я была слегка шокирована, но Ли Мин с улыбкой пояснял: «У нас в Китае так принято». Позже я узнала, что действительно не только отчима обязательно называли «папа», а мачеху – «мама», но также существовала традиция при живых родителях иметь еще и приемных «папу» и «маму». А в среде революционеров вообще очень часто детей передавали друг другу на воспитание или, как по-китайски говорилось, «дарили».