Максимилиан Маркс - Записки старика

Смоленский комитет покончил свои работы не хуже прочих, и в числе отправленных в Петербург депутатов уехал и Синявский. Там он обратил на себя внимание Государя Императора и Вел. Кн. Константина Николаевича, и уже не возвратился в Смоленск.

Какие светлые личности являлись тогда прямо со студенческой скамейки на борьбу со злом! В одной смоленской гимназии нашлись Шестаков, Еленев и Синявский: то же, без сомнения, было и в других местностях. Никогда, кажется, наука не принесла у нас пользы государственному благоустройству и человеческому благополучию; и мы, и потомки наши должны с благоговением вспоминать после имени Александра II еще имена тогдашних министров просвещения Евгр. Петр. Ковалевского и Алексан. Вас. Головнина. Без их энергического толчка едва ли не закоснели бы и тогда молодые силы деятелей, потребность которых чувствовалась и будет чувствоваться постоянно.

Вскоре я, после продолжительного колебания, соблазнился перебраться в Москву и уехать из Смоленска. Жалко мне было расставаться с добрыми и милыми знакомцами своими, и с каким-то грустным предчувствием я простился с ними. Что там было после моего отъезда – обстоятельно не знаю. Здесь же я записал все из виденного и слышанного, что сохранилось в памяти моей по прошествии более четверти столетия, и что невольно рвалось на бумагу. Взгляды мои с тех пор, кажется, ни в чем не изменились, и поэтому полагаю, что они остались, как и были, правдивыми.

10 января 1861 г. я выехал в знакомую мне белокаменную. Здесь я провел 4 незабвенные года. Да и для кого прекраснейшие лета тогдашней студенческой жизни не незабвенны? То было строгоновское, или станкевичево, время. Называйте, как угодно. Дело не в названии, а в самой сущности, самом содержании его. Я, впрочем, за первым названием, и вот почему. Не будь такого попечителя как гр. С.Г. Строганов, не было бы и таких студентов, как Станкевич. Их разослали бы в местности, куда и Макар телят не водил, или не в столь отдаленные как Герцена, или, по крайней мере, восвояси к родителям, как Огарева, ежели не забрили бы лоб в ордонанс-гаузе, как Полежаеву [248] Полежаев Александр Иванович (1804–1838) – второстепенный русский поэт и переводчик, за поэму «Сашка», критикующее обычаи и порядки Московского университета царь Николай I приговорил его к военной службе. . При гр. Строганове все переродилось. Помощник его, Д. П. Голохвастов, прежде десятками исключавший из университета за одну не застёгнутую пуговицу в мундире, и ругавший площадной бранью проректора Котельницкого за то, что в одно из очень частых посещений университета не оказалось ни одного заключенного в карцере, этот молниеносный Дмитрий Павлович сделался добрым, мягким и милым человечком. А инспектор Платон Степанович Нахимов, памятный кадетам морского корпуса своею ярою щедростью в приложении розог к их телесам, преобразился в гуманнейшего, хотя Флакона Стакановича, но все-таки любимого, и теперь даже с любовью вспоминаемого начальника. Вот как изменяются люди, и вот сколько добра может сделать одна светлая личность, хотя бы и при самой тяжкой и гнетущей обстановке. Гр. Строганов сумел поставить Московский университет так прочно, что после него люди, которые умели только портить все хорошее, не испортили его нисколько.

Чрез Драгомилавскую заставу, на лихой тройке, влетел я с женою в Москву и удивился. На заставе нет шлагбаума. Никто не остановил меня, никто не спросил у меня приготовленного уже на последней станции паспорта, и никто не залез в возок проводить меня, записать место, где я остановился, и сообщить о том его благородию господину квартальному надзирателю. Времена изменились!

Целый два дня я осматривал Москву и показывал ее жене. На мой взгляд, все-таки сама она очень мало, или, лучше сказать, не изменилась нисколько. Правда, над рекою, воздвигнулся огромный и с огромным блестящим куполом храм Спасителя, за мостом выросла Кокоревская гостиница, в соседстве с высочайшею колокольнею при малейшей церковке; пожар много способствовал к украшению театра, дома Пашкова реставрированы, и один сделался новым корпусом университета, а другой четвертою гимназиею (вскоре Румянцевским музеем). Явились станции железных дорог, Николаевской и Нижегородской, и даже конка – из рядов, к бирже и на Покровку, а газ стал освещать хотя только магазины и трактиры. Но я рядах стояли такие же зазывальщики и визгливо кричали проходящим: «Чай, сахар, кофе; сукна, материи, полотно; платки, шали, бурнусы; сапоги, туфли, башмаки; сюртуки, жилеты, брюки» и пр., и пр., и пр. «все хорошие». Сидящие за прилавками коммерсанты также прохлаждались чайком у самоварчиков. В Охотном ряду, у Воронина, блины те же, и курить поганое зелье – табак, так же не разрешается. В Замоскворечье вечером, часов в 8 или 9, когда все ворота и калитки заперты, и цепные собаки спущены, можно не только заблудиться, но даже разбить себе нос или лоб, как это случилось с Меркурием, явившимся к Юпитеру из посылки в серпуховскую часть (Орфей в аду – Оффенбаха). У будок стоят также с алебардами блюстители порядка, и также на Самотеке, Дербеновке и даже самом модном Кузнецком мосту, милые существа ловят и тащат к себе проходящих молодцов.

Без сомнения, все то же и теперь, хотя протекло с тех пор целые полвека. Москва и консерватизм – это les idées inséparables [249] Неразделимые идеи (франц.). .

Представитель московской интеллигенции, профессор и академик М.П. Погодин, хотя и житель не Замоскворечия, не мог не восставать против европейского нововведения освещать улицы газом, и восставал в думе всею силою исторических и народнических доказательств.

12-го числа – св. Татьяны и праздник основания Московского университета. Я отправился в университетскую церковь, виделся со многими прежними товарищами своими, и обедал с ними [250] М. Маркс учился в Московском университете в 1837–1840 гг. . Приятно мне было с ними встретиться, радостно и они встретили меня. Несмотря на то, что воспоминания о студенчестве нашей жизни было почти единственною темою, варьированною при разговоре с каждыми отдельно, мне удалось много и очень много узнать нового. Довольно значительное число сотоварищей отправилось уже ad patres [251] К праотцам (лат.). , иные расползлись далеко по лицу земли русской и нерусской, многие из прежних сорванцов и повес сделались солидными, а некоторые и важничали. Даже несколько прежних тружеников потолстело, почреватело, расплылось, и по всему видно, что изменилось. Были и такие, которые ни по наружному виду, ни по внутреннему содержанию, увы, никак нельзя было узнать. И все это – в 20 лет!