Сергей Красиков - Возле вождей

Вся эта недосказанность, разносказанность и породила на свет множество разных легенд. Последние из них касались смерти Андропова. В 1983 году много шума наделала история о мнимом покушении на Юрия Владимировича жены Щелокова, что якобы подорвало здоровье Генсека и приблизило его смерть. В 1993-м появилась версия о том, что его «поторопили» на тот свет совсем другие люди. Впрочем, как утверждает близкое окружение Андропова, этот последний слух возник на чисто обывательском уровне и не имеет под собой никаких оснований.

Во всяком случае, тогдашний председатель КГБ Виктор Чебриков, державший все нити агентурной работы, ни о чем подобном даже слыхом не слыхивал. Более того, не может вспомнить ни одного намека на насильственную смерть главы государства. Когда мы с ним связались, Чебриков прокомментировал фразу из книги Калугина как «нагнетание страстей и небылиц».

— Если бы Андропов был здоровым, цветущим и умер в одиночасье, повод для разговоров был бы неоспоримый, — сказал он. — Но Юрий Владимирович еще задолго до «вхождения во власть» испытывал приступы своей болезни и ездил лечиться на воды… Во время же его избрания на главный пост страны и вовсе был тяжело больным человеком. Все видели, как он угасал. Буквально на глазах. Его ослабленный организм не мог перебороть всех болезней, возникших на фоне почечной недостаточности. Это очень сказалось на его внешнем виде — в последние месяцы жизни Андропова просто нельзя было узнать.

О том же рассказывает в мемуарах и Егор Кузьмич Лигачев, которого незадолго до смерти захотел видеть в Кунцевской больнице Андропов.

«Палата выглядела очень скромно: кровать, рядом с ней несколько каких-то медицинских приборов, капельница на кронштейне. А у стены — маленький столик, за которым сидел какой-то человек.

В первый момент я не понял, что это Андропов. Я был потрясен его видом и даже подумал: может быть, это вовсе не Юрий Владимирович, а еще какой-то товарищ, который должен проводить меня к Андропову?

Но нет, это был Андропов, черты которого до неузнаваемости изменила болезнь. Негромким, но знакомым голосом — говорят, голос у взрослого человека не меняется на протяжении всей жизни — он пригласил:

— Егор Кузьмич, проходи, садись.

Я присел на приготовленный для меня стул, но несколько минут просто не мог прийти в себя, пораженный тем, как резко изменилась внешность Андропова. Поистине, на его лицо уже легла печать близкой кончины…

Принесли чай, и мы неторопливо беседовали еще минут пятнадцать о текущих делах в стране. Юрий Владимирович был одет не столько по-больничному, сколько по-домашнему — в нательную рубашку и полосатые пижамные брюки. Я вглядывался в его лицо и по-прежнему не узнавал того Андропова, которого привык видеть в работе. Внешне это был совсем другой человек, и у меня щемило сердце от жалости к нему. Я понимал: его силы на исходе».

Помимо внешних признаков близкой кончины существовали еще подробная история болезни и заключения компетентных консилиумов, состоявших не только из своих врачей — медиков Четвертого главного управления Минздрава СССР, но и из иногородних светил. Уж их-то свежий глаз, наблюдавший высокопоставленного больного впервые, не заметить чего-то, не укладывающегося в рамки его болезни, просто не мог, как во время прижизненного осмотра, так и во время посмертного освидетельствования.

А по утверждению ведущего кремлевского врача Евгения Ивановича Чазова, Андропов вполне мог бы продержаться еще годика два-три. Если бы не случившаяся с ним беда…

«Андропов поехал в Крым и из-за непростительной оплошности охраны, когда его повезли в горы, там простыл. Началась флегмона — гнойник. У него и так был ослаблен организм. Он «сидел» уже на искусственной почке. А при диализе страдают все защитные свойства организма. Тут еще и это. Однако ведь в таком состоянии был и канцлер Австрии Бруно Крайский. Но прожил гораздо дольше Андропова. Просто какой-то рок висел над головами руководителей нашей страны».

А я думаю, это происходило потому, что с кандидатов на пост главы государства справок о состоянии здоровья не спрашивали. Шестнадцать лет медикам удавалось сохранять работоспособность и активность Ю. В. Андропова, страдавшего тяжелым заболеванием почек и надпочечников. Генеральным секретарем же он стал, когда возможности медицины уже исчерпались. В то время, как рассказывал В. М. Чебриков, не раз посещавший Андропова в Центральной клинической больнице, Генсек понимал, что болезнь его смертельная, и чувствовал, что умирает. Однако всегда держал себя в руках, даже несмотря на то, что вместе с почками у него стали отказывать легкие с печенью. И медики применили внутривенное питание. Очевидцы рассказывают, что двое охранников ухаживали за больным, как за малым ребенком: перестилали постель, переносили с места на место.

Так Кунцевская больница заменила собой Кремль, где умирающий Генсек все еще пытался руководить страной, хотя и знал, что обречен. Видеть Андропов мог уже только одним глазом, но, говорят, читал много — около четырехсот страниц в сутки. В последние дни своей жизни он ослаб настолько, что охранникам приходилось переворачивать ему страницы — сам он уже не мог сделать даже этого. Круг посещавших Андропова людей был строго ограничен: только близкие родственники и некоторые члены Политбюро. В помещении, где он лежал, было несколько комнат, в одной из которых круглосуточно находился медицинский пост и пост личной охраны Генсека. Но ни врачам, ни чекистам спасти лидера было не суждено…

Спящий в жизни мирно спи, жизнью пользуйся живущий.

Горбачев Михаил Сергеевич выдвинулся и упрочился только потому, что ему, как уже выше говорилось, долгое время покровительствовали М. А. Суслов и Ю. В. Андропов.

Как случилось, что малоизвестный и малозначащий человек в партии и в государстве, по лысине которого растеклось огромное родимое пятно с брызгами многочисленных родимчиков, так неожиданно взлетел на Олимп партийной иерархической лестницы.

В 1942–1943 годах Михаил Сергеевич находился в оккупации, потому наградить его за успехи в сельском хозяйстве (как то старались подать ретивые борзописцы) Трудовым Красным Знаменем не могли и не награждали. Молву о награждении загодя пустили ретивые холуи и подхалимы.

Студенты юридического факультета МГУ вспоминают: «Мы все упивались в доску и ничего наутро не помнили. Один Горбачев был весь вечер трезв как стеклышко и все помнил. На практику его распределили на Лубянку». А писатель Владимир Максимов, некоторое время проработавший журналистом на Ставрополыцине, доуточня-ет: «Молодой человек, старательный, благоразумный бюрократ, отнюдь не аскет: любил повеселиться и хорошо провести время, не исключая женщин и выпивку, — короче, не упускал случая». (Mulan Europeo. 1985. 13 июля.)