Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Вот такую странную пару я повстречала тогда у Н. С. Сергеевой.

Для меня, всю жизнь мечтавшей стать журналисткой, имя Заславского многое значило. Он долгое время в был СССР журналистом номер 1. Писал на международные темы и на темы внутренней жизни. Писал, естественно, по заказу. Но в то время я уже понимала, что и журналисты на Западе пишут по заказу хозяев газет, где они работают, — однако отличаются от советских тем, что могут поменять газету, то есть заказчика, или вообще пойти, как Остап Бендер, в «управдомы»… Сама возможность выбора многое значила — у советских людей ее не было.

Однако это так, a propos…

Заславский писал фельетоны (иногда смешные) и памфлеты, очерки и передовые статьи, печатался не только в «Правде», но и в других газетах и журналах, в том числе в «Крокодиле». Был и литературным критиком, автором публикаций о Салтыкове-Щедрине, Ильфе и Петрове, Кольцове. Диапазон его писаний, как видите, был велик. По моей просьбе, уже слепой, Давид Осипович написал предисловие к переведенному мной роману Леонгарда Франка «Матильда», вышедшему в «Гослите».

Теперь я с некоторым удивлением вспоминаю, что журналисты в Советском Союзе и в ленинскую эпоху, и даже в сталинскую были замечательные, во всяком случае высоко квалифицированные — за исключением, пожалуй, восьми лет между концом Отечественной войны в 1945-м и смертью тирана в 1953 году…

Но и на фоне этих высоко квалифицированных журналистов Заславский выделялся своим профессионализмом и безотказностью, что ли…

Однако вернусь к собственным впечатлениям о старике «Давидосе».

Случилось так, что знакомство с Заславским после встречи в Москве, на Арбате, продолжалось.

Уже в первые годы оттепели люди как-то пришли в себя и начали обустраивать жизнь, в том числе обзаводиться дачами. Квартиры, даже кооперативные, в нашем тогдашнем понимании принадлежали государству, а дачи были частной собственностью.

Кроме того, многие горожане стремились проводить выходные на свежем воздухе — хотя тогда, по-моему, и в Москве он был.

У Сергеевой и ее сестры Ирины была в Кратове большая, доставшаяся им от отца зимняя дача — но без водопровода, канализации и с печным отоплением. Да и весь поселок, где находилась эта дача, был плохо приспособлен к тому, чтобы жить в нем зимой: снег там не чистили, за дорогой не следили. И Наталья Сергеевна, пользуясь своим положением главного редактора, сняла дачку в одном из поселков газеты «Правда».

А газета «Правда» в то время была богатейшим собственником, имела и свой комплекс домов в Москве, и свои лечебницы, и свои санатории, и свои дачи в разных местах Подмосковья.

В одном из таких дачных поселений Н.С. и получила трехкомнатный финский домик со всеми удобствами, а главное — отапливаемый.

Рядом с этим домиком был точно такой же домик Заславских, где те жили зимой. На лето, как я потом узнала, Заславский снимал дачу на Николиной горе, у художника Яр-Кравченко. Кстати, там я тоже побывала у него на каком-то празднестве.

Но пока мы еще в правдинском поселке у Сергеевой. Приезжая туда вместе с обеими сестрами на субботы и воскресенья, мы с мужем тесно общаемся с сергеевскими соседями Заславскими…

Как сейчас вижу «Давидоса» на дорожке рядом с домиком Н. С.

Это высокий, отнюдь не сгорбленный, старый господин в шубе, теплой шапке и с толстой палкой в руке. Я его сразу окликаю. Он улыбается, машет палкой, говорит:

— А я-то думал, что вы еще завтракаете, шел вас поторопить. Юля уже собирается к вам готовить вместе с Ириной обед для всех нас…

Зимой темнеет рано. И естественно, что в долгие вечера мы собираемся то на даче у сестер Сергеевых, то в домике у Заславских, беседуем. Но при этом никаких оттепельных разговоров не ведем, советскую власть не ругаем, тщательно обходим все острые углы, в частности травлю Давида Заславского, о которой «Давидос», разумеется, знает. И это меня поражало.

Впрочем, меня многое поражало в старике Заславском.

Ну, во-первых, я поражалась тому, что Заславский никогда не сетовал ни на свою старость, ни на слепоту, ни на другие недуги, которые в 80 лет у него наверняка были. Ни разу я не слышала его монологов на тему болезней, врачей, лекарств. А вот мой добрейший папа, к примеру, очень часто жаловался на старость и на хвори, сопутствующие старости. Без конца жалуюсь и я, старуха.

Во-вторых, меня поражало и то, что «звезда» коммунистической печати, «золотое перо» партии большевиков живет в такой если не нищете, то бедности. Правда, благодаря Юле Давид Осипович был всегда чисто выбрит, ходил в хорошо отглаженных сорочках (синтетики тогда еще не было), а в его домике, с более чем скудной (казенной) обстановкой, все сияло чистотой и опрятностью…

Но не забудем, что выше сказанное происходило в начале 1960-х, когда и ответственные, и полуответственные товарищи уже дали волю не только инстинкту травли, но и инстинктам стяжательства и хапужества.

Ничего подобного у Заславского и в помине не было. В доказательство приведу такой факт.

В 1958 году от Давидоса ушла жена, интеллигентная Галина Владимировна Архангельская, к отцу Юлиана Семенова — Ляндресу, которого выпустили из застенков НКВД уже совершенно искалеченным, почти парализованным. И тогда Давид Осипович отказался от своей четырехкомнатной квартиры. И уже потом (с Юлей) получил двухкомнатную. Это мне рассказал мой давний товарищ по сахаровской «Московской трибуне», кандидат физико-математических наук, а ныне и публицист Виктор Жук.

И тут я отвлекусь и признаюсь, что все подробности о прошлом Д. О., о его отношении к революции 1917 года и к Ленину — об этом еще пойдет речь, — а также о его мнимых и истинных прегрешениях я узнала из разговоров с Виктором Жуком, а также из замечательной его же брошюры с подзаголовком «О Давиде Заславском и обвинениях против него в российской печати».

Заголовок брошюры Виктора Жука «Почему Лунгина возвела напраслину на Заславского» кажется мне не очень удачным.

Действительно Лунгина в телевизионном фильме О. Дормана оговорилась: спутала Заславского с литературоведом и литкритиком Корнелием Зелинским, который написал отрицательную рецензию на стихи Цветаевой, только что вернувшейся из эмиграции в СССР. Считается даже, что рецензия Зелинского повлияла на трагическую судьбу Марины Цветаевой… Хотя я так не думаю… Сталин и без всякой рецензии уничтожил бы большого поэта Цветаеву.

Однако травля «Давидоса» началась отнюдь не с оговорки Лунгиной — это главное. Я вообще изумляюсь тому, что Лиля Лунгина не перепутала всего на свете. Ведь эта, пусть и незаурядная женщина, но не актриса, не ведущая, не профессиональная чтица из вечера в вечер, сидя перед телекамерой, рассказывала о своей повседневной жизни при советской власти. Говорила без всяких шпаргалок, без подсказок, без наводящих вопросов.