Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— Ну что ж, творческие споры в семье — дело тонкое… Теперь о другом. Однажды в программе «Кто там…» я делал сюжет о твоем увлечении: ты лепила из муки потрясающие куклы, у каждой из них считывался характер, своя судьба. Такая кропотливая работа, которая требует особой концентрации. Ты очень талантлива в этом своем увлечении.

— Спасибо, Вадик. Знаешь, я хотела заниматься мультипликацией, но рисовала всегда очень плохо. А лепить у меня получалось. На занятиях в студии при ВГИКе мы лепили фигурки кукол. И выяснилось, что у меня к этому есть какая-то склонность. Я начала делать эти куклы уже для себя.

— Ты лепишь странных героев, некрасивых, даже уродливых, в стиле Брейгеля или Гофмана, и в этом есть какая-то своя эстетическая красота.

— Ну да, такие персонажи-уродцы — с большими ртами, большими носами. Если бы я стала аниматором, то рисовала бы таких гоблинов немножко. Это же как в актерской профессии: интереснее играть характерные роли, чем лирические. Здесь то же самое — идет какое-то подключение, и руки уже сами начинают лепить.

— Куклы еще не вытесняют тебя из квартиры? Их же великое множество. Хорошо помню твою старуху Изергиль, Сальватора Дали, балерину, ангела… Все они фактурные и очень экспрессивные.

— Сейчас мои куклы живут у папы за городом, потому что я уже два года нахожусь в состоянии переезда. Стоят на полочках, отлично себя чувствуют. Кстати, ангел с голубыми крыльями снимался у папы в «Каменской», он его очень любит.

— Продолжаешь лепить?

— Пока нет. Если я вновь сяду и стану делать куклы, у меня, конечно, всё получится. Но просто времени не хватает.

— К вопросу о времени. Ты, конечно, такая ускользающая натура. Как тебе не позвоню, слышу в телефоне: «я в аэропорту, взлетаю» или «я в Берлине, через 5 минут начнется спектакль, а через 4 часа вылетаю обратно в Москву». Такая лягушка-путешественница.

— Ну а как иначе? Я летала в Берлин послушать оперу в постановке Мити Чернякова, был всего один свободный день. Слушай, ну невозможно только работать, во-первых. Во-вторых, у меня есть ребенок, которому надо посвящать время независимо от того, есть оно у тебя или нет. Мы с Аней тоже много путешествуем вдвоем.

— Смотрю на тебя и восхищаюсь! Тебе так идет эта короткая стрижка. И потрясающей красоты зеленое платье. Такой элегантный шик.

— Да, я это люблю. Мне кажется, надо одеваться в соответствии со своим настроением. Вот сегодня у меня такое легкое настроение, значит надо было его поддержать каким-то правильным луком. Я сегодня такая девушка-весна. (Улыбается.)

Когда летом 2016-го на «Кинотавре» я посмотрел фильм «Хороший мальчик», то был поражен, насколько по-актерски опытным выглядит 16-летний исполнитель главной роли Семён ТРЕСКУНОВ. Он фактически на равных играет с такими маститыми партнерами, как Константин Хабенский, Михаил Ефремов и Ирина Пегова.

Там же, на «Кинотавре», я спросил мнение Константина Хабенского о юном актере. И вот что он сказал: «В кадре Семён наполнен, за ним интересно следить, он в процессе, — он большой молодец. Если он не будет отвлекаться на ерунду, на погремушки и на всю прочую мишуру, а будет заниматься делом, честно относиться к той профессии, которой мы занимаемся, — скажу так: мы общаемся с большим актером современности». А еще раньше об удовольствии от партнерства с этим актером-вундеркиндом мне говорил Фёдор Бондарчук — они вместе снимались в картине «Призрак».

К идее взять интервью у школьника, пусть и старшеклассника, я отнесся поначалу скептически. Но режиссер «Хорошего мальчика» Оксана Карас убедила меня поговорить с Семёном. И я ничуть не пожалел!

— Ты сейчас много снимаешься. А как же школа?

— Я пошел в одиннадцатый класс, но в конце предыдущего учебного года уже написал экзамен по математике за текущий год, чтобы максимально себя разгрузить. Карт-бланш поступил от Министерства образования: оказалось, что в этом году там сделали поблажку для десятых классов — официально разрешили сдать базовую математику для аттестации, чтобы оценка в аттестате была на год раньше. И собственно, я воспользовался шансом и сдал.

— Как ты всё успеваешь: и учиться, и сниматься, да еще и экзамены заранее сдавать?

— У меня четкий распорядок дня. Если его соблюдать, то появляется куча свободного времени, которое, как потом оказывается, тратить и не на что. Ты вовремя ложишься, вовремя встаешь, не чувствуешь дискомфорта, всегда бодрячком. Под вечер остается пара свободных часов, которые можно потратить на всё что угодно: можно посмотреть фильм, очередной эпизод своего любимого сериала, например, «Мистера Робота». Можно погулять с девочками.

— В каком возрасте ты впервые влюбился?

— В двенадцать лет. Мы жили с девочкой в одном подъезде, вместе ходили в кино, я ей предложил встречаться. Встречались около года, но это условно, конечно. Отношения наши можно назвать чисто платоническими, мы даже почти не целовались.

— А первый свой поцелуй помнишь?

— Конечно. Это было в четырнадцать лет. В то время я снимался в фильме «Частное пионерское». По сценарию я должен был поцеловать свою партнершу Анфису Вистингаузен. Это был мой первый поцелуй на съемочной площадке. Это же надо было не то что переступить через себя, надо было сконцентрироваться, внутренне собраться и максимально быть в этот момент с партнером.

— Какая у тебя интересная работа! То, о чем мечтают твои сверстники, ты получаешь прямо на съемочной площадке… Как я понимаю, твоя семья далека от мира кино.

— Да. Мама работает региональным представителем детского журнала, а папа у меня… Вообще, про таких людей принято говорить «бизнесмен», но суть его бизнеса в том, что он занимается аэрографией и транспортной графикой.

— Как в вашей семье появился юный и очень плодовитый киноактер?

— Это интересная история. Я просто бо́льшую часть своего детства воспитывался бабушкой. Бабушка у меня, что называется, «самых честных правил». (Смеется.) Воспитывался я чуть ли не как аристократ. Рано научился читать, в девять-десять лет уже решил, что хочу написать свой первый роман. Причем тогда уже четко понимал, что это должна быть фундаментальная, неподъемная проза, чтобы будущие поколения меня проклинали, как Толстого с его «Войной и миром» или Шолохова с его «Тихим Доном».

— Интересное мышление у десятилетнего подростка.

— Да-да, причем я имею в виду и объем, и форму изложения, чтобы там было десять томов, чтобы это вошло в мировую классику. И я сел за свой роман. Вдохновили меня братья Стругацкие, Беляев. В итоге я писал фантастический роман. Хватило меня страниц на сто сорок, то есть на маленькую повесть. После я занялся редактурой, вносил последние правки, делал это на мамином компьютере, и он вдруг сгорел, абсолютно умер. Я тогда погрузился в пучину детской депрессии, мечтал умереть, как Гоголь, который сжег второй том «Мёртвых душ». Я убивался, упивался своими страданиями. И в какой-то момент мама подошла ко мне и сказала: «Что ты убиваешься? Хочешь, я свожу тебя на кастинг?» Она тогда как раз работала в модельном агентстве, сотрудничала с другими кастинг-агентствами, которые присылали ей информацию о пробах.