Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— Речь шла в кино?

— Нет, о рекламе. И я ей сказал: «Давай попробуем». Пока пришла нужная заявка, где я бы проходил по возрасту, я успел попробоваться на канале «Карусель» в программу про животных. Приехал, мне выдали большой «кирпич» текста и спросили: «Ты же выучишь это за семь минут?» Я ответил, что, конечно, попробую. И выучил. Рассказывал про ястребов, сапсанов, разных птичек. Мне очень понравилось работать на камеру. Поэтому, когда я попал на свой первый кастинг, всё было не так страшно, как могло бы быть. Но факт в том, что целый год я ходил на пробы вхолостую — такая русская рулетка была, то есть это как шесть патронов заряжено, один не заряжен, и я всегда попадал в незаряженный. Сколько я ни приходил, меня не звали даже на call-back — это когда тебя и еще нескольких из десяти тысяч человек вызывают на встречу с режиссером и из десяти, например, он должен выбрать одного.

— Надеюсь, всё это не вызвало у тебя новой депрессии?

— Нет. Я столкнулся с тем, что у меня не было никаких дополнительных навыков. Меня спрашивают: «Ты умеешь петь?», «Ты умеешь танцевать?», «Стихи хотя бы можешь прочитать?» Отвечаю: «Нет, медведь на ухо наступил», «Ногу пару лет назад сломал». Со стихами было проще. Они, видимо, ожидали, что я начну что-то легкое декламировать, а я читал Маяковского, Есенина. Я и сам, кстати, в детстве писал стихи. Больше особых навыков у меня не было. Ну разве что я в огромных количествах смотрел кино, причем абсолютно разное. Мог смотреть ковбойское кино вперемешку с фильмами Гая Ричи. Это был первый режиссер, в картины которого я влюбился. Мне было лет одиннадцать, когда папа показал мне «Карты, деньги, два ствола». Где-то через год после своих мытарств я попал на кастинг рекламы МТС, меня впервые вызвали на call-back. Но я тогда сильно заболел, у меня была температура тридцать девять. И мама сказала: «Либо я тебя сейчас накачиваю жаропонижающими и мы туда едем, либо ты умираешь дальше». Чем был обусловлен мой выбор, я сейчас уже не скажу. Наверное, мне не хотелось сидеть сложа руки, я устал находиться в поисках творческого выхода. Конечно, надо было глотать таблетки и ехать. Как только я оказался перед камерой, перед режиссером (помню, его звали Франк, он был американцем), свершилось чудо: я поправился, я всё сделал так, как он просил, и меня утвердили. Причем мне-то казалось, что по типажу я туда точно не подхожу. Им нужен был такой хулиган-разбойник, а я был голубоглазый пай-мальчик со светлыми волосами. Но меня взяли.

— Ты действительно производишь впечатление пай-мальчика. Такой аккуратный, приветливый.

— Да, у меня положительный образ, но я опять же отношусь к этому с иронией. Удачливый мальчик — тот, который удачно мимикрирует, адаптируется к обстоятельствам. Я не говорю про лицемерие, нет. Я говорю про то, что хороший мальчик удобен для людей. Он безо всякого вреда для себя и для других может найти общий язык с каждым. Вот это про меня, я всегда пытался быть именно таким.

— Да ты еще и психолог, юноша!

— Возможно. Так вот, после той рекламы на меня каким-то образом вышли ребята, которые снимали фестивальную работу, и позвали на кастинг. Я пришел туда. Сначала режиссер сказал, что хочет попробовать меня на роль дублера шестилетнего мальчика. Концепция такая, что на протяжении фильма не будет видно лица ребенка, только его спина, а в конце окажется, что у него на лице деформация какая-то с рождения. Там должен был быть очень сложный многочасовой пластический грим, и режиссер боялся, что шестилетний ребенок этого просто не вынесет, ему нужен дублер.

— А сколько лет тебе было?

— Тогда десять-одиннадцать. Я худенький такой был. Режиссер посмотрел на меня и сказал: «Слушай, ты вполне прокатишь за шестилетнего. Давай, беру тебя». И в результате он отдал мне всю роль. Я тогда уже знал: получил роль, надо над ней работать. У меня была неделя. Я пересмотрел кучу роликов на ютубе: как двигаются на экране маленькие дети, как развивается в этом возрасте социофобия, социопатия. Я считал такой подход правильным, мне это было нисколько не в тягость. Я был счастлив, что мне доверили роль — первую, серьезную, фестивальную. Это же вообще немыслимо!

— И что дальше?

— Дальше у меня появился агент, в моей жизни возникли сериалы и режиссеры, с которыми мне пришлось подружиться.

— Твоему профессиональному опыту позавидуют многие актеры.

— Если всё считать, то, наверное, проектов тридцать уже есть. Актеру нужен любой опыт, неважно, положительный или отрицательный. Как-то сижу с родителями летом в кафе в Геленджике, звоню своему агенту, а он говорит, что меня срочно вызывают в Москву на эпизод, в котором видят только меня. И мне казалось, если я приду на выручку людям, потом они вспомнят меня и позовут на главную роль. Так что родители остались отдыхать, а я сел в самолет и ради одного дня, даже одного часа, полетел в Москву сниматься.

— Удивительная собранность и концентрация у тебя, Семён.

— Меня, конечно, направляют и воспитывают родители. Я имею какое-то представление о киноэтике, но вообще это огромная заслуга родителей. Я хорошо воспитан, я так считаю. Папа мне часто преподносит уроки настоящего мужского воспитания, которые так необходимы юноше моего возраста. Даже если моя голова сходит с шарнира и начинает слишком сильно вращаться, он просто ставит ее на место и снова закрепляет. (Улыбается.)

— Ты всегда такой насквозь положительный? Сбоев не было?

— Всякое случалось. И мне стыдно за это время. Пик такого переходного кризиса случился лет в четырнадцать. Я ссорился с родителями ужасно. Потом, по прошествии лет, ты понимаешь, что не стоило этого делать, что другие ценности и ориентиры должны быть в жизни. В четырнадцать лет мне больше хотелось гулять, ходить в кино с друзьями. Я вообще не хотел появляться дома. Я как раз тогда прочитал роман-антиутопию «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, и там целые главы посвящены тому, как было бы удобно жить людям в мире без института семьи, когда все свободны. Я какое-то время полностью разделял эту идеологию. Сейчас, конечно, всё иначе. Моей сестре пять лет, мне хочется больше времени проводить с ней, с родителями. Я понимаю, насколько важны для меня эти люди, сколько добра они мне делают, сколько внимания уделяют. И мне хочется отплатить им тем же.

— А тебя узнают на улице, в метро?

— Бывает иногда, причем я всё время попадаю в глупые ситуации. Надо, например, мне перекусить на ходу. Зашел в «Макдоналдс» за чизбургером, а там кетчупы разные, не зависящие от меня субстанции, всё падает, у меня весь рот измазан в этом кетчупе. И подходят какие-то девочки двенадцатилетние, просят сфотографироваться… Или вот еще забавная была ситуация: перед экзаменом по математике я лег пораньше, сместил свою фазу сна, и получилось, что я переспал, проснулся разбитый. Сел в автобус, воткнул наушники, сплю, и тут меня толкает девочка и на весь автобус кричит: «О, это же ты, можно с тобой сфотографироваться?» И сразу все люди, которым было всё равно, поворачивают голову в мою сторону. С одной стороны, так приятно, что тебя узнали, а с другой — стыдно, неудобно. Я видел, как взрослые артисты в таких случаях поступают, — деликатно игнорируют. Но я так не могу. Я считаю, если человек тебя узнал, ты должен отдать ему должное. Но, если честно, именно этот момент я меньше всего люблю в своей профессии, я очень смущаюсь из-за этого.