Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— А как же «Улицы разбитых фонарей», где ты все-таки засветился?

— Это было еще до «Гарпастума». Я даже успел вызвать всеобщую ненависть фанатов этого сериала, потому что моему персонажу поручили убить Дукалиса и Ларина. Мне тогда было лет 18, и это один из таких неприятных эпизодов в моей жизни. Не из-за сериала, — он в свое время прогремел. Но мне пришлось обмануть своих педагогов, потому что несколько съемочных смен накладывалось на занятия в театральной академии. В результате меня отстранили от занятий. Причем отстранили, не ругая, а в очень спокойной форме, что гораздо страшнее: педагоги разочаровались во мне как в человеке. А наш мастер Лев Абрамович Додин со мной просто не разговаривал. На этом фоне, довольно нервном, я сломал ногу в двух местах. Я даже помню: это был перелом большой и малой берцовой кости.

— Ужас какой! На каком ты был курсе?

— На втором. А потом был показ этюдов по Гроссману, «Жизнь и судьба». И из 25 этюдов 23 были мои. Я играл на костылях, — играл всё, что только можно было! Помню, после обсуждения отрывков Лев Абрамович подозвал меня и говорит: «Ширинку застегни». И я понял: он меня простил.

— Ты пришел в эту профессию, чтобы стать лидером? Была такая внутренняя установка?

— Нет-нет. Перед поступлением мама вела со мной очень честный диалог.

— Она же сама в прошлом актриса.

— Да, закончила Щукинское училище, работала в Вахтанговском театре. Она мне говорила: «Дань, ты должен понять, что ты идешь в самую неблагодарную, в самую конкурирующую профессию, и 90 процентов, что у тебя ничего не получится. Но я верю в тебя, верю в твой талант».

— При этом именно мама подвела тебя к выбору актерской профессии, так?

— Мама, конечно, чувствовала во мне стремление попасть в этот мир. Ведь я, пусть на суперлюбительском уровне, любил выступать — и когда учился в кадетском корпусе, и в пионерских лагерях, всюду участвовал в художественной самодеятельности. А когда в 9-м классе передо мной встал выбор, куда идти дальше, я вдруг понял, что не пойду в военное училище, не хочу.

— А, кстати, почему? Я помню, на нашей первой встрече ты взахлеб рассказывал мне, как тебе нравилось быть командиром отделения в кадетском училище, как тебе нравились уроки этикета и так далее, — ты с гордостью показывал мне фотографии в кадетской форме.

— Я либо тебя обманывал, либо хотел произвести хорошее впечатление. (Улыбается.) В кадетский корпус я поступил, когда мне было 10 лет. Ты приезжаешь из Москвы в Питер, по сути морской город… Я даже во время каникул носил военную форму и бескозырку, хотя совершенно спокойно мог носить джинсы и свой любимый свитер. А потом в какой-то момент я стал всё это жутко не любить. Стали возникать самоволки и так далее. Но другое дело, что я понимал: мне нужно закончить учебу в кадетском корпусе, довести дело до конца.

— Ты поступал к Льву Додину, выдающемуся режиссеру и педагогу, в Санкт-Петербургскую театральную академию, потому что так решила опять же мама. А когда ты сам понял, что вы с Додиным одной группы крови? Ты ведь уже прошел с ним вместе большой путь.

— Я понял это сразу. Я же попал в академию, и при этом был совершенно не искушенным в театре. До этого я посмотрел всего пару спектаклей, один из них — «Синяя птица» в Московском Художественном театре. Но я знаю, почему мне сразу в академии понравилось, — потому что Додин — это система. Это очень здорово, это правильно. Потому что театр, настоящий театр — это тоже система. Там нет погон, нет построений, но по уровню дисциплины и порядка — это армия, система.

— Вероятно, эта системность сформировала твое отношение к делу, к профессии. Сегодня ты во многом сам менеджер своей жизни — продюсируешь кино, стал режиссером…

— Искренне тебе скажу, Вадик, мне жутко интересно то, чем я занимаюсь. И актерская профессия, и возможность познать новое — режиссура, продюсирование, создание своей компании, рождение новых проектов, идей, доведенных твоими руками до какого-то логического завершения. Вот в этом моя бесшабашность. Тот же фильм «Тренер» — это совершенно авантюрный замут, но он, как бы сказать, в пространстве того, что ты любишь. Или джазовый музыкальный спектакль, со своей драматургией, — это же тоже невероятная авантюра, какое-то безумие. Всё требует времени, черт бы его побрал! А времени с каждым годом становится всё меньше и меньше. Я никогда в это не верил, когда меня об этом предупреждали. Ну что за чушь, 24 часа? Спите меньше, больше делайте.

— Ты жадный.

— Я жадный, конечно. Хочется всё успеть. Как-то кажется, еще мало сделано, и столько впереди всего важного. Правда, у нас, как только актер начинает снимать кино, продюсировать, петь, что-то еще делать, — я не про себя говорю, а вообще — это воспринимается если не негативно, то как-то странно-агрессивно. Ты актер? Тогда играй. А всё остальное не воспринимается как логичный этап саморазвития и то, что человек внутри этой профессии хочет идти куда-то дальше. В этом смысле я апеллирую к Западу, где к этому относятся совсем иначе, чем у нас: о, круто, интересно, посмотрим! И мне кажется, это вполне нормально — стараться сделать что-то принципиально новое, если ты чувствуешь в себе силу, потребность, амбиции.

— Абсолютно с тобой согласен. Плюс ты ведь закончил актерско-режиссерский курс в театральной академии.

— Конечно. Это потрясающая черта школы Додина — он никогда не отделял актеров от режиссеров. У нас даже те науки, которые должны были преподаваться исключительно режиссерам, преподавались и актерам тоже. Додин всячески конфликтует с таким понятием, как «актер — это белый лист». Человек должен многое знать, уметь спорить, строить, создавать, а всё это происходит в диалоге. В театре на репетициях мы сидим все вместе — все, кто заняты в спектакле. Сегодня ты можешь даже не выйти на площадку, но ты сидишь и слушаешь. Ты существуешь в контексте этого «сговора», который происходит здесь и сейчас. А, например, на съемочной площадке я всегда стараюсь сидеть рядом с плей-бэком (монитор для просмотра отснятого материала. — Прим. ) — и когда мы с Колей Лебедевым снимали «Экипаж», и с Андреем Кравчуком на «Викинге». Я смотрел и думал: «Интересно, а как бы я мог решить эту сцену?» Я же сделал как продюсер несколько картин, прежде чем снять фильм «Тренер». Мне было важно понять, как работает вся эта производственная машина, — понять производство изнутри.

— Скажи, Даня, а есть двери, которые ты не можешь открыть, и стены, через которые ты не можешь пройти?

— Надеюсь, что нет. Другое дело, я надеюсь, что выбираю те двери, которые мне нужны, и стены, через которые имеет смысл пробиваться. Ведь здесь очень важен вопрос селекции.