Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— Ну, насчет лени это явно кокетство, Кантемир.

— Нет, я реально очень ленивый человек, я себя заставляю. Просто мне кажется, что создание какого-то произведения — это в первую очередь диалог с самим собой. И для этого надо или что-то пережить, или сконцентрироваться на своем внутреннем ощущении. А если ты просто будешь растрачивать себя на какие-то ненужные вещи, ничего не выйдет.

— Это сейчас ты так рассуждаешь. А в детстве?

— В детстве я просто чувствовал, где мне хорошо, а где нет. У меня был большой круг друзей, с которыми мне было комфортно. Мне нравилось сидеть где-то в спокойной обстановке, играть или что-то смотреть.

— Ты сказал, что режиссура выматывает.

— Да, да. Режиссура — это тоже своего рода вид спорта. А в детстве, кстати, я был ребенком упитанным.

— Скажи, что же все-таки случилось: ты учился на экономиста — отец был счастлив…

— Отец не был счастлив, потому что он знал, что я плачу за свои экзамены: я откладывал карманные деньги и проплачивал зачеты и прочее. И я попросил дать мне время, чтобы определиться, чего я хочу в жизни. И почему-то подумал, что найду себя в фотографии. Отец купил мне «зеркалку», там была функция видеозаписи. И я просто начал снимать людей. И уже тогда мне был интересен только человек, меня пейзаж в меньшей степени интересовал. Потом мы на этот фотоаппарат стали с ребятами в Нальчике снимать сериал про круговорот насилия, но он очень плохо сделан — и технически, и актерски.

— Это всё происходило интуитивно?

— Абсолютно! Я какие-то уроки смотрел о том, как не нарушать ось, чисто технические какие-то вещи. На тот момент я снял уже серий десять, они шли по пять-семь, ну максимум по десять минут. Я их выкладывал на ютуб. А затем я понял, что хочу большего. Мой друг посоветовал мне обратиться к Александру Николаевичу Сокурову, у которого в Нальчике была мастерская. Я вообще ничего не знал о нем, поэтому в первую очередь погуглил и выяснил, что это очень крутой режиссер. Я отправил ему сценарий одной серии, и он предложил мне встретиться. Мы встретились, и он сказал, что сразу примет меня на третий курс.

— Ничего себе!

— Во-первых, то, что Александр Николаевич открыл в Нальчике мастерскую, — это само по себе уже чудо. И то, что он мне предложил встретиться и поступить, — это уникальное везение на самом деле. Сейчас мне просто везет. Но скоро будет черная полоса, я уверен.

— О чем ты?

— Мне так кажется, это закон природы.

— И как ты готовишься к этой черной полосе?

— Никак. Я думаю, что комфортные условия чреваты для режиссера. Черная полоса — она просто необходима, мне так кажется. Так что посмотрим. Не знаю, что будет дальше. Но мастерская Сокурова — это большая школа жизни, не только режиссуры. Александр Николаевич научил нас сознанию, сознанию гражданина, личности, он сделал из нас людей, потому что он проповедует гуманизм, проповедует любовь к литературе. Хороший автор — он всегда сочувствует своим героям, он их оправдывает, поэтому Сокуров учил нас, что надо любить своих героев и оправдывать их. Если вы стоите выше их и по отношению к ним чувствуете высокомерие, то тогда лучше не делать фильм. И конечно, отсутствие насилия в картинах… Он очень серьезно к этому относится. Потому что смакование насилия, насилие ради насилия — это… Это очень врезается в память, есть опасность, что для зрителя вот это насилие войдет в привычку. Получается, что это воспитание насилием. От таких ошибок Сокуров хотел нас предостеречь.

— Какие важные и точные советы Мастера… Ты поступил к Сокурову сразу на третий курс, мало что зная о профессии режиссера. А на курсе все уже были с определенным опытом, — все-таки два года под крылом Сокурова. Ты чувствовал этот дисбаланс? Психологически был готов к тому, что однокурсники могут воспринимать тебя как такого выскочку, который ворвался в уже сложившийся коллектив?

— Ну, психологически, наверное, была какая-то конкуренция. Хотя ребята в мастерской всегда говорят, что мы семья и между нами конкуренции нет. Но все мы понимаем, что в любом творческом коллективе без этого никак. Ребята меня приняли радушно, никаких конфликтов не было, я комфортно себя чувствовал. Правда, я понимал, что по уровню культуры отставал от них, — до мастерской я особо не любил книги, занимался другими вещами, о чем отчасти жалею.

— Что ты подразумеваешь под «другими вещами»?

— Я увлекался тем, чем бы я не посоветовал увлекаться своему сыну. Я буду оберегать его от этого. Когда он у меня появится, конечно. На самом деле у меня отношение к детям своеобразное. Мне кажется, что мир еще не готов к детям, и я не хочу детей.

— ?!

— У Андрея Платонова есть одна очень хорошая вещь, когда мать на могиле своего сына говорит: «Я понимаю, что я родила тебя из-за своего эгоизма, и я понимаю сейчас, что мир еще не готов к детям». И мне очень близка эта мысль. Может, со временем это изменится.

— Что ты вообще думаешь о семейной жизни?

— Я не вижу себя в семейной жизни. Я такую профессию выбрал, что семейная жизнь, мне кажется, не идет вместе с этой профессией. Так что я не стремлюсь к большой семье.

— То есть ты такой отшельник.

— Наверное, можно и так сказать. Но я действительно считаю, что мир — это не самое лучшее место для детей. Может быть, это чересчур максималистски звучит.

— Да, звучит максималистски.

— На кастинге «Тесноты» я многих актеров спрашивал о том, есть ли у них дети. У тех, у кого они есть, я спрашивал: «А зачем вам дети?» «Ну, это продолжение меня, моего рода», — отвечали мне. Но это же эгоистично, это же эгоизм родителей в первую очередь.

— А представляешь, если бы твои родители рассуждали так, как рассуждаешь ты.

— Может быть, это было бы и к лучшему.

— Ты молодой парень, внешне привлекательный. У тебя романы какие-то случаются? Или ты эту историю для себя пока отсекаешь?

— У меня есть отношения, но я не ловелас никакой, я не зациклен на этом, и всё. Не подумайте, к отношениям я отношусь серьезно, но я не делаю на них акцент.

— Скажи, а как родители в итоге отнеслись к тому, что твоя жизнь развернулась на 180 градусов?

— Когда я захотел снимать кино, они отнеслись к этому негативно, потому что на Северном Кавказе нет кинематографа как такового. И они видели, что все мои начинания не имели продолжения, никакого прогресса не было. Родители думали, что это очередное мое желание, которое ни к чему не приведет. Но потом, когда я поступил к Сокурову и они увидели первые плоды моих трудов, то стали меня поддерживать. Я недавно был в Нальчике, и родители мне сказали, что я подарил им такие эмоции, которые они никогда не испытывали. Я снял кино, потом вся эта шумиха с Каннами, затем «Кинотавр»… Это очень приятно. Потому что оправдать ожидания родителей — это одна из главных, наверное, целей.