Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— Скажи, как повлияла на тебя атмосфера семьи? Твоя мама, Ольга Чиповская, — актриса Вахтанговского театра, отец, Борис Фрумкин, — джазовый музыкант.

— Ну, когда ты растешь за кулисами, это накладывает отпечаток на выбор профессии. (Улыбается.) Помню, мама пыталась находить мне нянь, но я от них очень быстро избавлялась — чудовищно себя вела! Мне неинтересно было сидеть дома, я хотела быть в театре. Мне там во всех цехах были рады. Я все время копалась в реквизите и в каких-то бесконечных фальшивых драгоценностях. Но это же кайф! Обожаю Вахтанговский театр, да простит меня мой родной театр «Табакерка», но Вахтанговский — самый красивый, на мой взгляд, театр этого города.

— Тогда, Анечка, скажи, почему ты не пошла учиться в Щукинский институт, почему ты хотя бы не попробовала поступить туда, как это делают все дети актеров Вахтанговского театра?

— Я попробовала и со второго раза поступила, хотя и не пошла туда учиться. Ты знаешь, я первый раз поступала, когда мне было семнадцать лет и я снималась в шестидесятисерийной истории под названием «Дорогая Маша Березина» на «Амедиа». И в моей семнадцатилетней голове стали происходить очень странные вещи, которые, наверное, называются звездной болезнью или чем-то таким.

— А у тебя там большая роль?

— Да дело даже не в роли. Ты понимаешь, сам факт того, что ты можешь себе позволить очень многое и ты неожиданно и очень резко вдруг всем нужен, кружит голову. Особенно когда до этого, в девяностые, мы жили крайне скромно и вдруг на тебя обрушиваются деньги, а тебе всего семнадцать. И ты совершенно не готов к таким поворотам. Я попыталась «левой ногой» поступить в Щукинское училище, на курс Владимира Иванова, где в результате стали учиться прекрасные мои подруги Оля Ефремова и Лаура Кеосаян. Во мне было очень много глупостей, гонора и какого-то эгоизма. Я пришла в «Щуку» как к себе домой. Я зашла туда, и почему-то мне казалось, что меня — такую великолепную, замечательную — непременно должны принять. И еще стул поставить, где написано мое имя. А там собралась приемная комиссия — взрослые, талантливые, хорошие люди, которые мою бедную маму бесконечно уважали и любили, и вообще не понимали, как моя замечательная мама могла родить такое исчадие ада. (Улыбается.) На следующий год меня уже хотели туда принять, а тогда просто щелкнули по носу и довольно справедливо сказали: опомнитесь, девочка, вы пока еще никто, и звать вас никак. Это отрезвляет очень сильно.

— Со Школой-студией МХАТ всё было легче?

— Да, уже на третьем туре мне и моей будущей однокурснице сказали, что нас берут.

— В кино у тебя всё сложилось удачно довольно быстро. Сначала был грандиозный успех фильма «Шпион», а потом «Оттепель».

— Ты знаешь, на самом деле чем я искренне и по-настоящему горжусь, так это «Оттепелью». Потому что в «Шпионе» главные роли исполняют Фёдор Бондарчук и Данила Козловский, прекрасные партнеры и замечательные люди. А роль Нади всё же очень маленькая. Что касается «Оттепели», то это был большой труд — многомесячный, сопряженный с колоссальными находками, открытиями, удовольствиями, людьми интереснейшими. И потом, Валерий Петрович Тодоровский, режиссер этого сериала, очень хорошо умеет с артистами работать, и это опыт неоценимый.

— На «Оттепели» был, кажется, огромный кастинг. Тебя это тоже касалось?

— С Валерием Петровичем пробы были мучительные, очень долгие. Я ходила туда как на работу два или три месяца. Просто бесконечно назначали новые пробы. И я думала, что это какая-то такая изощренная издёвка. Мы с Исаковой Викторией обе так думали. Она думала, что издеваются над ней, я думала, что издеваются надо мной.

— А зачем режиссеру издеваться над вами?

— Да он не издевался, но, послушай, мы же актрисы и мы находились в постоянной истерике. В какой-то момент уже начинаешь чувствовать, что выдыхаешься, тебе необходимо понять хоть что-то: «Ну пожалуйста, ну скажите мне, хотя бы намекните». И конечно, я уже не представляла, как расстаться с героиней. Когда на протяжении двух месяцев все сцены «промяты» и ты уже думаешь, что ты — это она, как можно с ней расстаться? Я не знаю.

— Кто еще пробовался на твою роль?

— Валерий Петрович очень щепетилен в этих вопросах и никогда не допускает, чтобы актрисы знали о пробах друг друга. Мы же ранимые люди, очень ранимые, и, конечно, это ошибка, когда люди начинают спрашивать: кто еще пробуется на мою роль? Это вредит делу.

— Представляю, как ты была счастлива, когда все твои мучения остались позади.

— Это не сравнимое ни с чем ощущение. Потому что ты понимаешь, что попал именно в десятку, потому что это именно тот сценарий, в котором ты хочешь принять участие, это та героиня, которую тебе интересно сыграть, это те партнеры, о которых ты мечтаешь, это тот режиссер, у которого сниматься хочется, — ну, то есть всё совпадает. Подарки такие бывают оттуда. (Кивает вверх.)

— Но знаешь, не каждый эти подарки умеет ценить, а ты, мне кажется, из числа тех, кто эти подарки ценить умеет. Аня, насколько я помню, Олег Павлович Табаков тебе предлагал самой выбрать, где ты хочешь работать — в МХТ или в «Табакерке». Или я что-то путаю?

— Нет, ты ничего не путаешь. Важно правильно понимать, что Табаков не посадил меня и не сказал: «Ну вот, Нюра, выбирай». Так получилось, что уже была работа в «Табакерке» и уже начинались репетиции в МХТ. Вот и пришлось делать выбор. Я Олегу Павловичу о своем желании сказала, и он так посмотрел: «Значит, „подвал“?» Я говорю: «Подвал». И я оказалась в «подвале» — мы так «Табакерку» называем.

— Ну хорошо. Давай вернемся к твоей семье. Я знаком с твоим отцом, он невероятно обаятельный человек. А характеры у вас похожи?

— Мне кажется, я вообще мини-копия папы, у меня есть такое ощущение, что я по складу больше папа, я думаю, что мы примерно одинаково видим вещи, и поэтому мне никакого труда не составляет ему о чем-то рассказать. Мне очень близка в папе ирония. И по степени его иронии я, когда начинаю с ним разговаривать, всегда понимаю, стоящее дело или не очень. Это забавно, как он умеет разговаривать. Наше сближение с папой произошло не в раннем детстве. Мой отец — человек, не склонный к сантиментам и комплиментам и вообще не склонный любить только потому что это его ребенок, и так было на протяжении очень многих лет. Потому что кровная какая-то связь для моего папы сама по себе мало что значит. Ну то есть много лет прошло, пока мы с папой начали общаться так, как мы общаемся сейчас. Хотя джаз, которым он так увлечен, я любила всегда. Но с девочками вообще сложно, особенно когда они себе не нравятся.