Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— И сколько вы были не вместе?

— Полгода.

— Наверняка первый шаг навстречу сделала ты.

— Да. Я очень долго терплю, я очень терпеливый человек, умею прощать, на что-то закрывать глаза, порой заниматься самообманом. В принципе я придерживаюсь мнения, что, если ты не можешь изменить ситуацию и не можешь с ней согласиться, ты должен из этой ситуации выходить. Все-таки семейная жизнь, отношения — это колоссальная работа. Вы должны находиться в постоянном коннекте. Наша с Гришей история чем-то напоминает взаимоотношения героев «Аритмии». Мы с ним проходили все эти этапы.

— Ира, не могу не спросить про твою квартиру, где мы снимали передачу «Кто там…». Квартира тогда произвела на меня сильное впечатление: ощущение, что это пространство может стать основой какого-то иммерсивного спектакля.

— Ох, я так устала от этой квартиры!

— Бесконечная старая мебель с блошиных рынков, раритетные телефоны, какие-то оленьи рога, пишущие машинки с историей и еще множество деталей, деталей, деталей. Выставочный павильон, а не квартира.

— Сначала это всё было по фану, весело, я реально забила всем этим домашнее пространство, мне хотелось поиграться.

— Что, на сцене не хватало игры?

— Наверное, да. Из старой рамы от окна мы сделали зеркало. Мы врезали туда лампочки и стекло. Я, действительно, всё облепила моими любимыми оленями… Недавно мы приобрели новую квартиру, в которой я пытаюсь всё минимизировать, стараюсь, чтобы даже полок было минимальное количество, по минимуму вещей, засоряющих пространство. Мне захотелось сейчас как раз тишины, покоя, света, светлого пространства.

— У тебя на кухне на стене, помню, были надписи, пожелания, — я тоже свое оставил.

— Я буквально две недели назад стерла всю стену, все надписи, там уже практически не было пустого места. Я наконец поняла, что мне нужен какой-то аскетизм. Было около двух часов ночи, я взяла тряпку и всё-всё-всё стерла и наконец выдохнула. Всё, с этим периодом пора попрощаться. (Улыбается.)

— И с инстаграмом ты стала меньше баловаться и выкладывать свои знаменитые видеоскетчи.

— Да, всё реже и реже. Раньше для меня это был способ высказаться — я высказалась. Теперь я делаю это, только когда очень хочется или в рекламных целях. Реклама — не постыдная для меня история, благодаря рекламе мне удается отказываться от очень многих предложений из серии: «Ну, можно сняться, а лучше бы нет».

— У тебя сегодня выходной. Чем будешь заниматься после нашей встречи?

— Убираться сейчас поеду, наводить дома порядок.

— Любишь, когда всё на своих местах?

— Да, я люблю порядок. Мне это важно. Просто чистый разум, незамутненный. Ты знаешь, что я ушла из театра?

— Нет!

— (Смеется.) Да, это тоже такой мощный период в моей жизни. В декабре доиграла последние спектакли и оставила для себя только «Сон в летнюю ночь».

— Почему ты ушла? Ты же довольно быстро стала ведущей актрисой театра «Мастерская Петра Фоменко».

— Почему ушла?.. (Долгая пауза.) Это решение назревало в течение года. У меня был такой посыл в начале прошлого сезона, но я поняла, что немножко горячусь, подумала, что надо подождать, посмотреть, выдохнуть, — может быть, всё встанет на свои места и я успокоюсь. На год ушла в затишье, не выпустила ни одного нового спектакля, у меня не было премьер. А потом, в начале сезона, пришла и поняла, что нет — больше не могу. Даже не то что не могу, просто в какой-то момент я поняла, что с очень многим в театре не согласна и изменить это не могу. Я трачу свои силы, свою жизнь, а если останусь и по-прежнему буду не согласна, то могу превратиться в циника. Я уже начала замечать, что во мне проклевывается какой-то цинизм по отношению к профессии. Поэтому надо было уходить. На данный момент репертуарный театр не моя история. Мне захотелось, знаешь, взять паузу и выдохнуть, посмотреть по сторонам. Хотя любой разрыв отношений — это и больно, и сложно.

— Видишь, к своему 30-летию ты почувствовала потребность какого-то обнуления.

— Возможно. Захотелось услышать себя. Прошедшие два года были настолько яркими, насыщенными, столько всего произошло! Два года всего, а по ощущениям — лет пять. Нужно притормозить. Вокруг очень много лишнего шума, за которым можно себя потерять и начать существовать уже по инерции.

— Неожиданный, Ира, поворот в нашем разговоре.

— Да-да, но я захотела тебе это сказать, чтобы ты знал. (Улыбается.)

— И я это ценю. Ты сейчас вся в белом, и энергия такая свежая, что ли. А история с театром — это многоточие, как начало какого-то нового опыта. В финале нашей беседы я хочу повторить те пожелания, которые я написал у тебя дома на стене: «Твори, дерзай, рискуй!»

— Спасибо, Вадим.

Помните взрывного бесшабашного брата главного героя из фильма «Горько!»? Александр ПАЛЬ в этой роли настолько убедителен и органичен, что многие искренне считали: так играть может только непрофессиональный актер. Безупречно правдив Александр и в картине «Без границ», только теперь это уже пограничник в аэропорту, человек с романтической душой. Он умеет играть комедию и драму, и я уверен, что в профессии его еще ждут крутые виражи.

— Сегодня многие режиссеры хотят видеть тебя в своих картинах.

— После «Горько!» появилась востребованность, но сначала роли мне предлагали клишированные, однотипные: персонажи либо орут, либо дерутся пьяные, и нет ни характера, ни личности. А ведь мой Хипарь в фильме «Горько!» — это не просто маска. Его в какой-то момент становится даже жалко: он же потерянный, но при этом честный, искренний, добрый и за свою любимую женщину горой стоит, родителей уважает. Всё вроде бы классно, но срывает у него башню, и срывает не по пустякам: своего обидели — он и слетел с катушек.

— Ты так вдохновенно рассуждаешь об этом герое. Тебе знаком такой типаж?

— Конечно. Я родился в Челябинске, видел таких людей и могу их понять. Это люди без второго дна.

— Сам в юности был хулиганом?

— Наверное. Взрывал унитазы в школе, окна бил, в классе что-то поджигал. Можно сказать, я был лидером, во всяком случае одним из тех, кто двигал компанию, и не всегда на хорошие поступки.

— Это был протест?

— Скорее всего. Но дело не в том, что я как-то выступал против этой школьной системы. Мне говорили, что нельзя сидеть на подоконнике, а я не понимал, почему нельзя. Бывало, доводил преподавателей до истерики. Одна учительница говорила мне: «Саша, ты еще вспомнишь школу».

— Вспоминаешь?

— Вспоминаю. Вообще я понимал, что эта учительница любила меня. Я сообразительным был. Имея тройку по математике, полгода не изучая предмет, мог с лету написать контрольную. До седьмого класса я был отличником, а дальше, когда пошли химия, физика, английский, появились тройки. За все годы обучения я выучил всего несколько слов по-английски: «кошка», «собака», «меня зовут Саша» и еще «я счастлив».