Михаил Каншин - Физтех. Романтики. НЕнаучная жизнь физтехов

Вот так и шло, пока мы не добрались до того самого Белого Раста. Название села я запомнил, потому как именно там наутро после концерта состоялось моё грехопадение – я ушёл в песни, ещё не понимая этого сам.

Ночью было жарко – хозяева избы топили на совесть. Проснулись все смурные и никакие. Репетировать желания не было, и гитаристы потиху перебирали струны, подмурлыкивая мелодии, этакие попурри про что придёт в голову. И Михалыч заиграл про «плыла-качалась лодочка по Яузе-реке», был такой фильм – «Верные друзья». Валера (он же Вася) Цой подыграл, а я, поскольку знал слова, запел, сам для себя. Михалыч тут же выстроил второй голос, Валера – мягким низким баритоном третий. Мы допели до конца, и Лёва Исаев спокойно объявил: «Вечером номер пойдёт после такого-то». И привет.

И с той поры я по времени и по гонцу рысью выбегал из газетных дел на сцену на номер и убегал обратно. А потом меня стали припахивать и во втором отделении – как известно, слова от заказываемых песен знают те, кто их знает, и поют те, кто может.

Так мы и начали петь с Мишей Балашовым. И на Физтехе в первый раз вместе вышли на сцену на отчётном представлении после возвращения из этого агитпохода. Эту песню пели втроём, а какие-то другие – дуэтом. И это тоже стало почти традицией – отчётный концерт.

В тот первый раз на сцене Актового зала немножко в глубине поставили на растяжках альпинистскую палатку – серебрянку (Миша же Андреев!). После каких-то отчётно-официальных слов и цифр с трибуны был объявлен перерыв, а потом, когда все снова набрались в зал, и официальным голосом был объявлен концерт…

И вот тут из палатки на глазах у публики на сцену понавылезло человек двадцать исполнителей, если не больше (правда, гитары были спрятаны в трибуне, кулис-то в Актовом зале отродясь не было). Альпинисты-туристы знают этот трюк, когда народ вставляется друг в друга в палатке на корточках в четыре ряда. Но не все же в зале альпинисты…

И дальше был концерт. Всё почти как обычно. Гога Любинский пел «За морем солнце садилось…»; Лев демонстрировал «Хирургию», которая вошла в классический агитбригадный ре-пертуар и стала почти бессмертной; четвёрка гитаристов вместе с аккордеоном лихо врезала «В лесу родилась ёлочка», и Володя Синицын с помощью запихнутого в рот кусочка фотоплёнки сопровождал это безобразие немыслимыми, но вполне джазовыми звуками. И мы с Михалычем тоже спели. Так всё и началось. В песне.

А в газетных делах всё пока оставалось как было, только с агитбригадой мы были уже повязаны накрепко. Мы по-прежнему нагло выдирали краски, бумагу, кисти, тушь, клей и пр. где получится и где дадут – в профкоме, в стенгазете «За науку» (которая вывешивалась в машинописно-школьном виде на убогой доске с реечками-колонками, а стандартно ровненький и аккуратненько выпиленный из фанеры лобзиком заголовок-название навевало воспоминания о девочках-отличницах), клянчили копеечку и в комитете комсомола.

1958.02. Подмосковье. Зрители и артисты. Характерно, что наши фотографы обожали снимать артистов в удивительных ракурсах, и хорошо, если просто со спины… Итак, в углу сверкает очками Лев Исаев, первая спина с аккордеоном – Володя Синицын, второй затылок – это Миха Балашов, а третий глаз – Валера Цой

Мы самовыпускались про что хотелось, традиционно и принципиально без названия стенгазеты и уж точно без слов про то, чей мы орган. Но с обязательным изображением нашего почти диснеевского Утёнка в разных видах. Ясно же, что если присутствует Утёнок размером в ватманский лист и видный издалека (стронциановая жёлтая с чёрным контуром), значит, это мы, чего тут ещё писать. Руку мы набили так, что могли Утёнка рисовать хоть одного втроём, хоть трёх по очереди.

Понятное дело, нас пытались периодически вставить в ранжир. Когда, позже, уже после окончания первого летнего подмосковно-целинного агитпохода в начале осени 59-го, мы делали большой (даже по нашим меркам) отчётный «Агитпривет», к нам прислали официального человека от «Занауки» – молодого преподавателя философии, Витю (как его звали студенты) Тюхтина. Полагаю, прежде всего для идеологического догляда за выпуском. Всесоюзная подмосковная целина всё же.

Представился он – Виктор, пожали ручки, мы тоже представились. Ну, понятно, что сначала мы стрясли с «Занауки», что смогли, благо она собралась трансформироваться в многотиражку и безболезненно поделиться могла. Потом показали материал – фотографии, благо их пачка была толщиной с баранью ногу, разных размеров, кое-какие тексты. Примерно описали, как будет этот утячий «Агитпривет» выглядеть. Нам и самим было интересно всё это сделать.

Вначале на большом прямоугольнике, ватмана на четыре, если не больше (два на два или на три), в свете фар автобуса за старым дощатым забором должен был быть изображён закрытый на замок клуб с надлежащей покосившейся вывеской и, кажется, хорошей лужей впереди. За деревьями ночное небо. Статично и явно тихо. Дорожка от клуба проходит в калитку, вихляясь, поворачивает на зрителя, резко выходит на передний план, и пласт дороги вздымается, переходя в полотно газеты.

Ну, представьте, что вы взяли грубо подрезанный с одной стороны пласт дёрна и его подняли. Поднятый верхний край разлапистый, неровный, в комках земли на корнях, с него свисает всякая травка-цветочки – и это теперь верх газетного, уходящего вправо полотна. Фон, конечно, тёмно-бурый – земля же. И дальше по нему контрастом на белом тексты. Фон постепенно светлеет – и пошли фотографии. Так, между прочим, и сделали.

Там много чего ещё было устроено. Где-то в середине на газетное полотно была наложена более широкой накладкой (контурным силуэтом) карта Московской области с Москвой и Долгопрудным в середине, по краю всего периметра карты на цветной кайме шли достаточно крупные фотопортреты всех участников агитпохода в самых их рабочих состояниях. Дальше снова шли фотографии и тексты, какие-то отзывы, грамоты…

Контролирующий нас Витя Тюхтин загорелся азартом, потом притух и робко поинтересовался, а где будет написано, что газе-та – некоторый орган ряда организаций. Мы сомлели, но потом предложили свою заготовку, придуманную по ходу дела, на полуимпровизе.

На отдельном листе под каймой из свисающей травки стоит наш немыслимо скромный Утёнок. Склонив голову чуть набок. Опустив глазки с длинными загнутыми ресницами долу. Заложив ручки-крылышки за спину. И застенчиво наступив перепончатой лапкой на вторую. А на шее у него, на верёвочке с узелочками, висит аспидно-черная доска с надписью столбиком: