Михаил Каншин - Физтех. Романтики. НЕнаучная жизнь физтехов

К тому моменту, когда и я пошёл тем же путём, на Физтехе уже сложилась своя достаточно сильная школа преферансистов. В музее истории Физтеха есть копия письма из парткома МГУ, в котором партийное руководство обращается к соответствующему руководству МФТИ с просьбой принять все возможные меры для недопущения студентов этого вуза в общежития и аудитории МГУ. Просьба обосновывалась тем, что число обыгранных в преферанс студентов растёт в недопустимой степени, что приводит к ухудшению их материального положения».

Подтверждением особой роли игры в преферанс на Физтехе тех лет является песенный шедевр Ю. Спаржина «Семь бубен».

Маша Вышинская:

«Я вспоминаю, как Миша Размахнин рассказывал про Мишу Балашова. В том числе как они вместе выступали в агитбригаде. Сначала проходил обычный (по программе) концерт агитбригады МФТИ. В каком-нибудь, например, сельском клубе.

А по окончании концерта, после того как закрывался занавес (если был таковой!), два Миши выходили на сцену и, обращаясь к зрителям, объявляли «песни по заявкам».

У Миши Балашова в руках – семиструнка, а у Миши Размахнина – голос и потрясающая память. Из зала могли заказать любую песню, и всегда Размахнин знал все-все слова, а уж про Балашова и говорить не нужно. Он-то – профессионал музыкант. Такой «концерт по заявкам» продолжался иногда часа полтора, пока заявки не иссякали либо директор (или какой-нибудь другой умник) не объявлял, что время позднее.

И ещё вспоминаю рассказ Размахнина, как была написана знаменитая нетленка «Опять примчался весенний ветер и, как обычно, навеял грусть». Дело было на первом курсе в начале апреля. Оба Миши в подвале лабораторного корпуса делали лабы по физике. Выглянуло солнышко, пробилось в подвал. И Миша Размахнин вдруг (ну конечно, не вдруг, а под влиянием эмоции – вспомнил свою первую школьную любовь из Горького) начал напевать: «Опять примчался…» А по ходу рождения песни Балашов тут же присоединился (как всегда, с неразлучной гитарой), и мелодия была зафиксирована. Остальные куплеты родились там же».

Два Миши у комитета комсомола

Геннадий Новиков (ФХ, 1964 г.) (музыка) и Юрий Курочкин (РТ, 1964 г.) (слова) создали целый цикл песен романтического направления: «Тихий вечер, синий вечер», «В тишине слышен каждый шорох, звёзды ёжатся на виду…», «В озорной девочке вдруг нашел друга», «Ветер весны зовет комнатный мир покинуть», «Близоруко щурятся в тумане фонари», «Очень просто задеть твою нежную душу», «Почти сурово глядят глаза».

На музыку Г. Новикова мы (старые физтехи) также поем «Воздух прозрачный и синий» на стихи Сергея Есенина и «Опустись, занавеска линялая, на больные герани мои» на стихи А. Блока.

Перечисление одних только первых строчек песен уже настраивает на романтический лад.

Песни Г. Новикова и Ю. Курочкина – это целый романтический мир, который хочется посещать вновь и вновь, в особенности с друзьями-физтехами, чем мы, к счастью, иногда и занимаемся.

Юрий Курочкин:

«На Физтех я поступил в 1958 году. Прошло всего 13 лет после окончания войны, еще мало было телевизоров и мало телеканалов, еще не было плееров и транзисторных приемников. Зато люди пели. Невозможно было себе представить празднование дня рождения или какой-либо иной сбор гостей, где обошлось бы без песен. На праздничные демонстрации ходили с удовольствием, к колоннам демонстрантов присоединялись энтузиасты с улицы – всех пускали, и веселье кипело – песни, пляски, гармонисты, аккордеонисты, гитаристы, самодеятельные оркестры…

Пели народные песни, военные, советские. А во дворах и во время школьных вылазок за город из уст в уста передавался городской фольклор – в основном песни, привезенные освободившимися из лагерей политическими и уголовниками или солдатами, вернувшимися с войны. В подмосковных пригородных поездах просили милостыню инвалиды – без рук, без ног, слепые – и все пели. Пели, конечно, не «широка страна моя родная», а что-нибудь печальное и жалостливое, или озорное – чего не услышишь по радио.

В походах нам тоже хотелось петь свои особенные песни. Пели в основном самодеятельные туристские – «Глобус», «Котелок», «Пятую точку» и литературные – «Жил некогда в Ясной Поляне», «Ходит Гамлет с пистолетом» и прочее. Особенно любили в то время «Бригантину» – за ее энергетику, за отрицание будничности, за манящие слова о море, о флибустьерах и авантюристах, за то, что она учила презирать «грошевый» уют и жить так, чтобы и в радости и в горе была с тобой бригантина с поднятыми белыми парусами. Понятно, что песни эти тогда не публиковались, но зато почти у каждого мальчишки или девчонки была тетрадочка, куда аккуратно переписывали слова.

На Физтех я пришел с любовью к песням, с нехитрым багажом из нескольких десятков самодеятельных песен и, конечно, с мечтами о студенческой жизни и о приключениях и путешествиях, которые, конечно же, ждали нас впереди.

Очень хотелось собрать и размножить тексты этих песен, и я быстро обнаружил, что у меня в этом деле есть единомышленники. Старшекурсник Лев Исаев с ведома комитета комсомола занимался составлением сборника студенческих песен и охотно подключил меня к этой работе. У меня сохранился пожелтевший лист бумаги – газета «За науку» №6 от 29 ноября 1958 г. (она начала печататься с осени 1958 года) – с крохотной моей заметочкой о том, что готовится сборник студенческих песен Физтеха и уже собрано 70 песен. Чуть выше был напечатан текст песни «Позёмка», а еще выше на той же странице – заметка В. П. Егорова «О туризме спортивном».

А когда песен накопилось уже довольно много, мы их перепечатали и отправились со Львом Исаевым (а может быть, и ещё с кем-то из комсомольского комитета) получать визу от партийного начальства – к Петру Ильичу Рябчуну, преподавателю истории КПСС, которому партком доверил познакомиться с нашим сборником и решить, стоит ли его печатать. И первое, что он сделал – сказал, что «Бригантину» печатать в нашем сборнике никак нельзя, потому что флибустьеры и авантюристы представляют чуждую идеологию.

Такого не переубедишь, и, чтобы не погубить идею сборника, мы отложили листок с «Бригантиной» в сторону, прекрасно понимая, что переписать от руки одну песню никому не составит труда.

Отстаивать приходилось и другие тексты. Читая физтеховскую «Дубинушку», Петр Ильич возмутился: «Вы что тут пишите! Историк, филолог – дубина? И вы хотите, чтобы я разрешил это печатать». – «Мы сейчас исправим, – догадался кто-то из нас. – Если вместо „а историк, филолог – дубина“ напишем „но и всех мы других уважаем“, тогда можно будет напечатать?». Наш проверяющий не уловил тонкой издёвки и не обратил внимания на полное несоответствие поправки контексту.