Михаил Каншин - Физтех. Романтики. НЕнаучная жизнь физтехов

Ю. Спаржин и К. Иванов сами исполняли свои песни. Подыгрывали им на гитаре ставший впоследствии руководителем блистательного физтеховского квинтета Михаил Балашов или их однокурсник Станислав Царапкин.

Вспоминает Кирилл Валентинович Иванов:

«В те далёкие и суровые годы всякий текст, предназначенный для публичного распространения, подвергался так называемому литованию, а попросту цензуре. Конечно, выступление на институтском вечере – не бог весть какая акция. Но всё же каждый номер художественной самодеятельности подвергался прослушиванию на этапе подготовки к концерту группой «компетентных» товарищей. Как правило, входил в эту группу и наш ректор – «генерал от авиации» Иван Фёдорович Петров, человек крайне душевный, отец родной всем физтехам.

И вот идёт подготовка к первому юбилею – десятилетию Физтеха. Мы с Юрой, естественно, готовим конферанс. И в том числе сочиняем песенки. Для одной из самых «забойных» взят в качестве исходного материала пионерский марш «Эх, хорошо в стране советской жить!». Конечно, в наших шаловливых ручках текст этот преобразуется, как я теперь понимаю, до полного безобразия. Например:

И далее такой сакраментальный припев:

Ну, отчитали мы свой текст, закончилась репетиция, кто-то забегает в зал и кричит: «Спаржин и Иванов, зайдите к ректору!»

А нам чего бояться? Институт мы давно окончили, формально лица неподотчётные. Заходим в кабинет, Иван Фёдорович из кресла поднимается, руки нам жмёт, сам вроде слегка смущён.

Я, говорит, чего вас позвал. Вот у вас там песенка такая, про десять лет. Это нормально. А вот там дальше у вас, что, мол, всё равно дураками помрём. Как-то это не очень оптимистично.

И тут Спаржин делает такие большие, ясные, верноподданнические глаза и с искренним изумлением по поводу того, что в этом может быть какая-то неясность, выпаливает:

– Иван Фёдорович, так ведь это же ПРИПЕВ!

– А-а! Припев! Ну, раз припев, тогда нормально!

Пока шли по кабинету, мы ещё сохраняли на лицах чувство взаимопонимания, но за дверью, в коридоре повалились от хохота. С тех пор мы так и действовали: если что вызывает сомнение в смысле подцензурности – так сейчас его в припев.

А из времён КВН запомнился такой эпизод.

Собрались мы всей командой чтобы «выполнить» домашнее задание. Оно по очкам приносило солидный вклад, поэтому и отношение к нему было серьёзное. А задание вроде бы и простенькое: вам дали в руки некое устройство – «ускорин». Ускорять можно всё, что угодно. Вот и придумайте – что и зачем!

Как водится, разбились на группы «по интересам», углубились в работу, а мне – персональное задание: написать для финала что-нибудь эдакое, пафосно-патетическое.

Условия создали: выделили комнату, дверь закрыли… тишина.

Часа через полтора захожу к ним, прошу минуту тишины и дрожащим от искреннего волнения голосом зачитываю свой опус.

В общем, куплетов десять в том же стиле. Ну, буря оваций, гомерический хохот. И тут же горячие споры, в какое именно место вставить этот «гвоздь программы». Следует вариант за вариантом, и в какой-то момент заедается реплика Спаржина:

– А вот сюда мы и вставим эти Киркины «тёплые ноги»!

С той поры и повелось – как нужда в каких-нибудь дифирамбах, кто-то обязательно выкрикнет:

– Иванов! Давай свои «тёплые ноги»!»

Иосиф Рабинович:

«Физтехи интересны в разных проявлениях. Кирилл Иванов – понятие комплексное, личность противоречивая и мятущаяся. Запоминающаяся фамилия и редкое имя. Редкое радующее и неожиданное упрямство. Бытовая уступчивость и духовный экстремизм. Сторонник энциклопедизма, что выливается в наркотическое чтение худлита, совмещённое по времени и месту со слушанием музыки. Мастер на все руки: пилит, строгает, заколачивает, готовит, шьёт и прочее на высочайшем уровне. Пишет стихи – пишет хорошо, что доказывает, что он мастер не только на руки. Пишет только о том, что было, поэтому его поэзия – незаменимый материал для биографа и следователя, если вдруг это понадобится.

Свято верит в науку, справедливость и прочие ценности ушедших веков, что вполне объясняется его душевной молодостью. Не верит (также свято и неистово): в бога, в чёрта, астрологию, телепатию, телекинез и иные виды мракобесия, что также вполне объясняется его душевной молодостью. В винах и женщинах ценит сладость, хмель и блондинство. В людях и технике – аккуратность и надёжность: всегда приходит вовремя и даже более того. Имеет трёх сыновей. Владеет русским, английским (по программе Физтеха) и матерным (на начальном уровне) языками».

Рассказывает лётчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, профессор Владимир Алексеевич Соловьев:

«Сентябрь 1969 года. По распределению из МВТУ я оказался в Подлипках. Старенькое трёхэтажное здание, узенькие мрачные коридоры, наша маленькая комната, рядом с которой на стене висит отдельская стенгазета, которая очень смешно всех «обличает», причём в стихах. Все это знаменитая «Королёвская» фирма. Я принят на работу техником писать диплом. Мне выделили старенький стол и табурет.

– Стул дадим потом, пока и так хорошо, – сказали мне.

В обед идет рубка в шахматы, всех легко и быстро обыгрывает невысокий парень с чёрной густой шевелюрой. Знакомимся.

– Спаржин Юра, – говорит с доброй улыбкой. – Наши столы рядом, но имей в виду, – продолжает он, – когда я работаю, я пою.

«Ничего себе, попал», – думаю я. Так мы впервые познакомились.

Мне очень повезло в жизни, когда сорок лет назад я оказался в компании молодых, энергичных, умных и весёлых людей, где безусловным лидером был Спаржин.

Мы вместе работали и отдыхали. Создавали новые системы для космических аппаратов, новые режимы работы. Много мучились с объединённой двигательной установкой и системой дозаправки топливом в космосе. Думали, что ничего не выйдет: то бак поломаем, то что-нибудь взорвётся, – однако сделали.

Вообще история с созданием системы дозаправки в космосе у меня забавно сложилась. Сначала наша команда (Спаржин и Ко) создавала и испытывала всё это на Земле, потом учила науке дозаправки космонавтов, а потом жизнь сложилась так, что меня, образно говоря, «делегировали» в космос ремонтировать всё это хозяйство на станции «Салют-7». Команда на Земле и экипаж на борту с помощью шести выходов в открытый космос всё починили. Я никогда не забуду, как вечером, где-то в середине полёта (ничего не получается, настроение не очень), Земля вызывает на связь и приятным, немного забытым голосом Юры Спаржина говорит: