Владимир Даненбург - Голос солдата

— Зачем, слушай, спрашиваешь?

— Митька! — строго сказал я. — Пойдем!

— Вишь, Юсим, приказ получен? Пока, до завтра.

После улицы бывший школьный вестибюль показался сумрачным и прохладным. Несколько дней тому назад здесь не смолкали голоса раненых. А сейчас было пустынно и тихо. Только по лестнице вверх прыгал на костылях одноногий инвалид не из нашего отделения. Обезлюдел госпиталь…

— Опять пил? — начал я допрос с пристрастием.

— Ага. — Митька блаженно щурился. — Раздавили с Юсимом поллитровочку. Сперва тебя хотел кликнуть. Заглянул в палату — ты с Грушецким толкуешь. Да ведь и не стал бы ты выпивать, верно? А у меня такое дело, что никак нельзя без этого.

— Необходимо водку глушить в такую жару?

— Гляди на него, каков! Что твой замполит. Нынче-то я, Славка, на законном основании. Письмо из дому пришло. У моего Андрюхи пацан родился. Вишь, как повернулось-то! Мать прописала, нашей, федосовской, породы пацаненок. Ну Андрюха! Ну, зверь мужик! Вишь, какое дело, Славка. Так что ты зря на меня так. На законном основании, с радости, пол-литра я взял.

— Может быть, может быть. — У Митьки было такое счастливое лицо, что не хотелось портить ему настроение. — У меня, между прочим, тоже есть новости. Завтра перебираемся в Арменикенд, в клинику профессора Ислам-заде.

Пошел второй год после ранения. Временами мне кажется, что вся моя жизнь прошла в госпитальных палатах. И все-таки я не чувствую себя необратимо отторженным от людей, от нормальных человеческих запросов и желаний. Не знаю, глупость это или легкомысленность, но в душе моей почему-то живет надежда, что все еще как-то устроится, что я не всегда буду только обузой для людей. Встреча с профессором Ислам-заде была как бы первым сигналом из того будущего, о котором я после возвращения на родину мечтал, как моряки, терпящие бедствие в океане, мечтают о береге. Я все больше и больше верил в скорую счастливую перемену в моей судьбе…

В каких только госпиталях не пришлось мне побывать за долгие месяцы после ранения! В палаты превращались бывшие монастырские кельи, школьные классы, номера отелей, громадные солдатские казармы, просто жилые комнаты. И, только оказавшись в клинике Ислам-заде, впервые попал я в больничную палату, специально для этой цели построенную.

Определили Митьку и меня на второй этаж. Его — в четвертую палату, меня — в пятую. Моими соседями опять были Леонид Грушецкий и Васька Хлопов. По-прежнему устроились мы рядышком, как будто ничего для нас не изменилось.

Митька встретился с каким-то своим земляком и застрял во дворе. А я, определившись, отправился на разведку. Спустился по лестнице на первый этаж. Длинный и широкий коридор был полон света. Одна стена, выходящая множеством окон к югу, казалось, не защищает совсем от солнечных лучей. Противоположная состояла как будто только из дверей. Их было не меньше десятка. Я шел по коридору и читал таблички: «Стоматологический кабинет», «Рентгеновский кабинет», «Физиотерапевтический кабинет», «Кабинет лечебной физкультуры», «Процедурная», «Душевая», «Библиотека»…

Библиотека — это интересно. Дернул культей за ручку. Дверь не поддалась. Постучался. Никто не ответил. Очень интересно: библиотека есть, а книг не получишь. Хотел уже было уйти, как вдруг услышал:

— Товарищ больной, одну минуточку!

По коридору в мою сторону, заметно хромая и стуча тяжелым протезом о доски пола, шла совсем юная девушка — можно сказать, девочка — в белом халате. Хорошенькое с красной впадинкой шрама на левой щеке лицо улыбалось приветливо и дружелюбно. Синие в солнечном свете глаза смотрели на меня с бесхитростным любопытством. Незнакомка спросила:

— Вы новенький?

— Новенький. А вы хозяйка библиотеки?

— Ну, скажем, не хозяйка. — Она совсем по-детски засмеялась. — Библиотекарь — это верно. Работаю.

— Работаешь? Простите, работаете?.. — Мне почему-то стало неловко оттого, что чересчур внимательно рассматриваю ее и замечаю такой же внимательный взгляд, направленный на меня. — Сколько же те… простите, сколько вам лет?

— Семнадцать. А что?

— Нет, нет, ничего. Просто… — Я невольно посмотрел на ее протез в темном чулке. — Ничего, я так…

— Это от бомбежки, — сказала она, отпирая ключом высокую белую дверь. — Мы с мамой эвакуировались из Киева. Эшелон разбомбили. Мама погибла, а я вот…

— Прости… простите, пожалуйста.

— Не страшно. Я привыкла. Хотите записаться?

Окна библиотеки выходили на север, в затененный деревьями уголок просторного двора, по которому гуляли больные в серых, синих, коричневых халатах, в больничных пижамах. В помещении библиотеки было не так жарко, как в коридоре. Оно выглядело тесным от забитых книгами стеллажей. Место библиотекаря было за деревянным барьером. Перед этим барьером стоял длинный стол, на котором в беспорядке лежали подшивки газет и журналы «Огонек» и «Крокодил».

Молоденькая библиотекарша прошла за барьер, скрипнув протезом, устроилась у небольшого столика, взяла чистый формуляр, начала задавать разные вопросы и записывать ответы. Фамилия и имя-отчество? Год рождения? Партийность? Национальность? Образование? Номер палаты? Время поступления в клинику? Без этого нельзя было стать читателем библиотеки…

Когда я сказал, что родился в двадцать шестом году, она посмотрела на меня недоверчиво, а потом улыбнулась такой дружеской улыбкой, как будто мы были знакомы тысячу лет или, по крайней мере, когда-то учились в одном классе. Заполнила формуляр, встала, подтянув тяжелый протез, положила на барьер белый прямоугольник твердого картона, подала мне ручку:

— Распишитесь. — Я не взял ручки, и на румяном, совершенно детском лице библиотекарши с чуть-чуть оттопыренной нижней губой и симпатичной щелочкой между передними верхними зубами отобразилось изумление. — Распишитесь, — повторила библиотекарша неуверенно.

— Не могу. У меня левая рука парализована.

Девушка за барьером быстро взглянула мне в лицо, густо-густо покраснела, воткнула ручку в чернильницу, опять подняла на меня глаза и, придерживая протез, опустилась на стул. Прокашлялась, как перед выступлением с трибуны, и спросила:

— У вас мама есть?

— Нет у меня никакой родни. — Я старался говорить беспечно. — Зато есть фронтовой друг. Митька Федосов. Я его сюда в следующий раз приведу. А вас как зовут?

— Лена. Я здесь тоже не одна. Мы с братом и его женой уже второй год вместе живем и вместе работаем…

Я бы с удовольствием не уходил из библиотеки до самого вечера. С Леной мне было интересно и приятно разговаривать. Я чувствовал, что и ей со мной не скучно. Но начали приходить больные (большей частью такие же, как и я, недавние госпитальные), сестры, санитарки. Обменивали книги, о чем-то просили. Мою новую знакомую все называли Леночкой. Теперь ей некогда было заниматься мною. Я не взял ничего читать и пошел к выходу. Леночка крикнула мне вслед: