Михаил Танич - Нетелефонный разговор

А в церкви, прости Господи, хоть она и действует Твоим Именем, проглядывают немытые уши выгоды. Не по душе мне торговля у паперти даже по Твоей доверенности. Да и есть ли доверенность? Так и «Спартак» просто рядом с Елоховским собором торгует своей красно-белой атрибутикой.

Но деньги на нужды церкви постоянно кладу в щелочки церковных кружек, где увижу.

Если же рассуждения мои невежественны и богохульны, прошу прощения – мальчик в красном галстуке был воспитан во времена мало – безбожия, но настоящей (ненастоящей!) войны с Богом и церковью. Анекдот поры моего пионерского детства:

В праздничный День безбожника учительница, обращаясь к классу:

В честь этого дня все встанем и покажем Богу кукиш!

Все встают, кроме одного мальчика, разумеется еврейского.

А ты, Алик, почему не встал?

Если Бога нет, то кому вы показываете кукиш? А если он есть, то зачем портить с ним отношения?

Разумеется, это не про меня – я не был таким рассудительным, хоть и был таким же глупым.

Теперь возвращусь на минутку к вопросу о мужчинах и женщинах.

Итак – мужчина и женщина. Как выяснилось в двадцатом веке, и уже, кажется, после Фрейда, это совершенно разнопородные млекопитающие. Ну, мужчина даже и не млекопитающее!

Мы влюбляемся (Божья воля!) и торопимся склеиться в семью, и ровно через девять месяцев появляются дети. Семья создана и начинает продираться сквозь колючие житейские заросли. И вскоре выясняется, что, наверное, произошла ошибка – данная пара не создана друг для друга. Он, как сказано выше, – козел, а она, придумайте сами – кто! Боженька, как же им трудно продолжать их семейный бизнес. Это – клейменное большинство.

Бывают исключения, бывают золотые свадьбы. Бывает, что любовь побеждает несовпадения. И тогда можно привести в пример наше с Лидой сорокашестилетнее соединение несоединимого. Как сказано в одной ранней моей любимой лесоповальской песне:

Встал, как всегда, ни свет ни заря и – к столу. Пришел мне в голову футболист Ривалдо. Не то чтобы ни с чего и не с бодуна – вчера смотрел по телеку игру «Реал» – «Милан», прямехонько из Мадрида.

И поползло с пера, как телетайпная лента, стихотворение:

Вы не согласны с «хитрожопым» – пожалуйста, замените на «хитроумным». Пожалуйста, но будет хуже.

Я на полуслове оборвал мысль о Ривалдо и не знаю, как допишется стихотворение, потому что подумал о другом: а мог бы я написать песню о Ривалдо? Да ни в жисть! Песня – это что-то совсем другое, особое, ее нельзя сочинить обо всем, как стихотворение.

В предисловии к сборнику моих песен «Зеркало» Булат Окуджава написал примерно так:

«Я утверждаю, что песню написать просто, как приготовить картофельное пюре».

Он не хотел меня обидеть, а наоборот – выделить из сонма текстовиков. Но обиделась редакция, издающая песни, и абзац про пюре выбросила, нарушив авторское право Булата, каковое, впрочем, в советские времена едва ли почиталось правом.

А мне показалось, что, если иметь в виду море плохих песен, в котором лишь иногда белеет на волнах чей-то парус одинокий, Булат был прав. И мог предъявить претензии к издательству через РАО (Российское авторское общество) – правда, оно тогда называлось по-другому.

Эта необычная организация существовала в России, не знаю точно, но вторую или третью сотню лет, была когда-то основана писателями, кажется драматургами (А.Н. Островский, классик, наверняка был среди отцов-учредителей). А как же? Вы ставите на театре наши сочинения, собираете полные залы и полные кассы, так что, будьте любезны, чуточку подвиньтесь с рублями и копейками!

В Авторском обществе работали всегда, и теперь тоже, милые и добрые женщины, собирая из этих рублей и копеек, страшно сказать, миллионы. Столько оставалось после расходов на содержание Общества. Но вот миллионами уже распоряжались мужчины. Распоряжались своеобразно настолько, что потом одни с трудом уносили ноги и трудовые книжки, а другие делали это после судебного вмешательства.

Общество часто меняло место жительства, и в один из переездов, оказавшись там по какому-то делу, я помогал девочкам связывать папки с карточками учета авторов и сочинений. Заглянул в одну: Булгаков Михаил Афанасьевич. Пьеса «Батум» (это которая о юности Сталина, как бы компромат на Булгакова, а для меня – реликвия, хотелось даже украсть ее!). И сверху, в углу, резиновый штамп несоответственно большого размера, фиолетовая клякса: «Текст». А потом заглянул в другие карточки – такая же блямба: «Музыка».

Вот как: все разделено на две категории – «Текст» и «Музыка». Скажем, Пушкин Александр Сергеевич «Евгений Онегин» – текст. Чайковский Модест Ильич «Евгений Онегин» – текст. Чайковский Петр Ильич «Евгений Онегин» – музыка. Простенько, хотя, может быть, и несправедливо: текст Пушкина – поэзия, а текст Модеста Ильича, при всем к нему уважении, конечно – текст.

Разделить можно. Мне сделать это сподручней на примерах – песня и стихотворение. Вот например:

Если вынуть из-за ворота забежавший туда неприятный холодок – вполне достойный, не знаю чей, текст песни, и песня сама – более чем вполне! Но все же трудно отнести это к Поэзии, это даже и не стихотворение, а песенный крепкий текст. Что называется, годится.

Здесь замечу, не поучая, не для того, чтобы вы сразу взялись за перо и начали изготавливать свое пюре: песенный текст чаще всего – не стихотворение! Необязательно.

Вы скажете: стоп! А романсы на стихи классиков? А просто редкие удачи, когда музыка наложилась на стихотворение и они чудесным образом совпали? Например, «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой»? А вся песенная лирика Есенина или Исаковского? Вот именно, чудесным образом. Частный случай, один на сто! Исключение, подтверждающее правило: песенный текст не обязан быть стихотворением!