Михаил Танич - Нетелефонный разговор

И простим Лидочку – это болезнь. Правда, редкостная – пограничная с ее скверным характером. И, как всегда, прикончу плохое настроение стихотворением-песней:

Когда моя Лидочка впадает в свой пограничный характер и кричит, что на заре нашей любви я несколько лет не хотел на ней жениться, а уже было две дочери! (А еще я, помните, виновен в гибели парохода «Титаник»!) Она забывает, как сама выхаживала меня после операции и не спала ночами, когда мне, разрезанному, пришивали другие сосуды. Потому что мои прежние уже не пропускали кровь к сердцу из-за бляшек. Забывает, что мне противопоказаны тяжести и скандалы, главным образом скандалы смертельно противопоказаны.

Вот снова я в нехорошей тональности пишу о своей жене! Но мне не хотелось бы, чтобы тем пяти или десяти тысячам читателей этой книги, кому я, может быть, интересен, представлялась моя жизнь конфетным фантиком, на котором все красиво и ничего не понятно. Если наш с Лидой брак кому-то (да многим!) кажется образцовым, чуть ли не раем, то вернемся на землю – тогда праведникам надо искать другое место.

А бляшки – что это, откуда? Как я примитивно и даже невежественно понимаю – это кусочки отбивных котлет и бутербродов с салом, осевшие на внутренних стенках сосудов и затрудняющие кровоток.

А со свиным салом познакомился я на фронте. До передовой продукты доходили плохо, нерегулярно по разным причинам – главная, конечно, военные действия. ПФС тоже работало плохо. ПФС – это по-армейски продовольственно-фуражное снабжение. Знакомое соединение! Мы уже знаем с вами о знаменитом вагоне-теплушке: «сорок человек, восемь лошадей». Отсюда на равных – фураж и продовольствие.

И наши хозяйственные солдатики, из сельских, забив чью-то приблудную свинку, быстренько превращали ее в соленое сало. И возили мы за собой пахнущий чесноком снарядный ящик, полный этого самого сала. Не скоро оно обернулось бляшками, и мы, доктор Акчурин и я, с помощью Господа Бога, пока с ними справляемся.

А чем я вообще в жизни питался – не от одного же фронтового сала бляшки! Что я люблю, не обжора ли я? Да нет, вроде даже малоежка по сравнению с другими мужиками, полжизни недоедал. Именно так, а не недопереедал! И не имею пристрастия к ресторанам, люблю принимать гостей дома (Лидочке – нож острый!).

Все же есть и приоритеты в еде, их аскетически мало: драники – еврейские оладьи из тертого на терке картофеля на подсолнечном масле. Вы скажете, не еврейские, а белорусские! Так и евреи-то белорусские, из местечек.

Еще пирожки из кислого теста с картошечкой, перченые, с лучком, горяченькие, опять же – белорусские!

А что еще? Домашний «наполеон» с заварным кремом с толченым грецким орехом и ванилью. Арбуз холодный, обязательно чтобы холодный, а вокруг жара на исходе лета. Вот и вся моя нехитрая «Елена Молоховец»!

Ну, вспоминай, вспоминай, покайся. Да как будто и все, мало ли чего было, а чтобы мечталось о чем, так нет. Правда, когда неделями на войне голодал и свинка на пути не попадалась…

Володя Соловьев, известный телеведущий, был толстяком. Тем, что у мальчишек называется жиртрест. А потом вдруг опомнился, взял да похудел на 40 килограммов. Не знаю, от какой отметки, но в любом случае минус сорок – это маленький подвиг личного масштаба.

Каким образом? – спросил я его как-то, когда он пригласил меня в передачу.

Он взял листок и быстро написал довольно недлинный список. Список назывался: «Низ-зя!» «Мучное, всякие там макарошки, сладкое, даже соки, животные жиры, картофель, рис, бананы. Фрукты – только через час после еды. Все!»

Зачем я привел это табу? А должна же быть и какая-то польза от моей книжки, не только праздное любопытство. Вдруг кто и воспользуется предостережением Володи Соловьева. Это не означает, что, воспользовавшись, сразу станет обаятельным телеведущим.

Так что же, Володя? Думаешь, что я теперь перейду на травку, ведь жить-то охота? Нет, отвечает он мне, не отвечая на мой риторический вопрос. Есть большой выбор вкусного, оставшегося за пределами «Низ-зя»: золотая рыбка-семга, яйца с печенью трески и молодым зеленым луком, постная телятина, те же рижские шпроты. А грибы, а соленья! Да и фруктами, той же черешней объешься. Но – через час после яичницы-глазуньи.

А на траве, продолжает он как бы мне отвечать, сам знаю, не проживешь. Мы же хищники! Волки, они на траве только спят, если вообще они когда-нибудь спят. А питаются исключительно бляшками, предпочитая жирную говядину.

А я развожу руками и думаю: а чем я вообще питался каждый день, а иногда и три раза в день всю жизнь? Не помню. Поверьте, не помню!

В детстве у нас была домработница Миля, не Мила, а Миля, наверное, Меланья. Я прекрасно помню ее, миловидную, молодую, деревенскую, а может быть, пригородную хохотушку. Кто острил в нашем доме, не скажу, но Миля всегда хохотала. Миля готовила хорошо. Вот только не скажу что. Пирожки вышеупомянутые доставала из казана с кипящим маслом мама, а вышеупомянутые драники лично, от начала и до обеда, готовил и жарил папа.