Константин Купервейс - Людмила Гурченко. Золотые годы

– Понятно. Что-то я не помню, что ты учился в Институте культуры.

– Так это было в 1967 году! – выкрикнул я.

Но Люся уже пошла в депутатский зал. Мы поговорили с Ольгой, вспомнили те прекрасные времена, и тут она мне сообщила, что провожает своего друга, который везет Гурченко в Америку! У меня аж скулы свело. Она Люсю не узнала! Я быстро объяснил изумленной Ольге, кто я, с кем я и куда лечу, и быстро пошел за Люсей. Она уже сидела в зале. И я с грустью понял, что все гастроли пройдут под флагом моей встречи с Ольгой.

А в действительности дело было так. Мы вместе поступали в Институт культуры. И около года я ходил на подготовительные курсы, где познакомился с Ольгой. Это была очень красивая девушка. И конечно, я был в нее влюблен! Она была моя первая любовь… Но ведь это было в 1967 году!

Зайдя в зал, я увидел сидящую Люсю белого цвета. На меня она даже глаз не подняла. Рядом сидела известная женщина-космонавт. Уже подходя, я почувствовал неладное. Люся нервно сняла серьги, которые я привез из Лаоса (сапфиры с бриллиантами) и швырнула их на пол. Она очень любила эти серьги и всем говорила, что их я привез ей из Лаоса. Все сидящие в зале затихли. Думаю, что не весь народ, сидящий в зале, узнал народную артистку. Я начал искать на полу эти серьги, наконец, нашел.

– Так вот с кем ты провел эти месяцы! Теперь я все увидела своими глазами! – тихо сказала Люся, не поднимая глаз.

Я пытался объяснить, что это был 1967 год, а сейчас она жена нашего сопровождающего! Бесполезно. А когда пришел Анатолий (так звали сопровождающего), Люся его долго пытала, кто эта женщина и кем ему приходится. И даже во время гастролей иногда она снова начинала допрос Анатолия. Он вежливо закрывал эту тему, но Люся не удовлетворялась его ответами. Она безрезультатно и довольно бестактно подводила его к своим домыслам, а я сгорал со стыда. На все вопросы Толя ей ответил, но еще не раз, уже во время гастролей, Люся пыталась с ним говорить на эту тему. Но он вежливо останавливал ее. 10 часов полета «морально», да и физически были очень тяжелыми, а тема для разговора у нас с Люсей была одна: роковая встреча в аэропорту.

Но вот мы приземлились, началась предгастрольная лихорадка, нас очень хорошо встретили, отвезли в гостиницу. Стало немножко легче. Надо сказать, что настроение у Люси менялось мгновенно, и иногда я даже надеялся, что наши отношения идут на поправку. Но это было глубокое заблуждение. В ней сидела та обида, про которую я уже рассказывал. «Как ты мог? Как ты мог уйти?!» День-два мы еще могли нормально общаться, а потом все начиналось сначала. Я превращался в комок нервов, еле сдерживал себя, да и Люся вела себя очень нервозно. Например, когда мы бывали в магазинах, а в Америке очень хорошие магазины, Люся была совершенно другим человеком, шутила, покупала много одежды, подарки, но стоило вернуться и остаться нам одним, опять начинался все тот же диалог.

Концерты проходили очень хорошо, при полных залах. С нами была сопровождающая из богатейшей американской компании «AMERICAN EXPRESS». Звали ее Марина – очень милая, вежливая женщина, из харбинской эмиграции, доброжелательная и умная. Она быстро нашла с Люсей общий язык, и мне от этого стало полегче. Марина видела, как триумфально проходили концерты и не раз пыталась разговорить меня, как бы Люсю раскрутить на еще более высокий уровень, а не только на концерты для эмиграции. «На твоей Люсе можно делать огромные деньги, а не ездить по эмиграции! – убеждала меня она. – Думай, думай, что делать! Придумывай!»

И я начал придумывать. Причем Люся даже не предполагала, чем занята моя голова. Она совершенно не замечала моего состояния. Бывало, что даже на сольном концерте она вообще могла забыть, что я играл ей половину вечера, и даже не представить публике!

Сначала мне пришло в голову сделать Люсино шоу в Америке, в каком-нибудь престижном зале, например в Радио-сити. С оркестром, балетом, антуражем… А в Москве сделать концерт Ширли Маклейн, тоже с оркестром, балетом и антуражем… (Люся считала, что они с Ширли во всем очень похожи, даже внешне). В то время между нашими странами были довольно теплые отношения, и такое мероприятие вполне имело право на жизнь. А еще придумал провести такую рекламную кампанию, чтобы концерты прошли в один и тот же день, в одно и то же время! А потом собрать актрис вместе и дать совместное шоу, например, в Париже! С шикарным оркестром, балетом и антуражем! Наутро я, захлебываясь, рассказал мою идею Марине. Она довольно сдержанно меня похвалила, попросила коротко написать на бумаге и поставить свою подпись. Я все выполнил. В этот же день после концерта в Лос-Анджелесе я рассказал о своей идее Люсе. Она выслушала и спокойно сказала: «А зачем тебе это надо?» – но в ее голосе я почувствовал интерес, и главное, это было сказано спокойно.

Да не мне, а ТЕБЕ это надо!

И больше эта тема не поднималась. Но уже в гостинице мои «сумасшедшие» идеи получили более мощное развитие. Я уже пошел дальше. Это был сценарий для фильма.

… В довоенные времена в советском городе «Н» рождаются две сестры. Обе любят петь, танцевать… На всех праздниках они в первых рядах… И вдруг – война. 1941 год. Оккупация. И эта страшная война их разлучает. Одна попадает в Америку, вторая остается в СССР. На разных концах земного шара растут две будущие актрисы. И параллельно показаны две жизни – нашей актрисы и американской звезды (тут было рассказано много разных интересных и комедийных ситуаций у нас и у них: образ жизни, материальное благосостояние и многое другое, что отличает нас от них). И скоро обе становятся известными актрисами, а их фильмы попадают на международные кинофестивали… И вдруг! Советский и американский фильмы встречаются в Каннах. А обе актрисы выдвигаются на главный приз за лучшую женскую роль. После долгих дебатов жюри присуждает приз и нашей, и американке! На вручение приза выходит американская актриса (Ширли Маклейн) и благодарит режиссера, группу, своих родителей, на глазах слезинка счастья. Овация зала! С другой стороны сцены выходит советская актриса (Людмила Гурченко) и при полной тишине огромного зала тихо поет:

Зал аплодирует, а американка подходит и с удивлением спрашивает нашу, откуда она (американка) могла слышать эту песню? У них, прямо на цене, при многотысячном, полном зале завязывается разговор, они смотрят друг на друга безумными глазами, у них текут слезы, зал ничего не может понять… И вдруг одна с надрывом, сквозь слезы, говорит:

– Представляете! Она моя сестра! Родная! Мы после войны потерялись и не знали о существовании друг друга! Я была уверена, что она погибла! Нас разлучила война! Мы – СЕСТРЫ! – И, обнявшись, они молча стоят, глядя друг другу в глаза. Зал стоя неистовствует!