Татьяна Забозлаева - Владислав Стржельчик

Герой пьесы «Мужество», задыхавшийся в окружении, мечтал о будущем.

Двоеглазов.Надо думать, после войны большое строительство будет. Во всех городах памятники Победы должны стоять. И бюсты героев... На мою профессию лепщика огромный спрос намечается. Если живой останусь, жену в шелк одену... И девочек тоже... Пускай в крепдешине растут... Почему не побаловать, раз мы победим... Я считаю, мы богато жить должны.

«Богатая жизнь» — пожалуй, в послевоенные годы эти слова вновь обретали буквальный смысл в сознании многих. Намерзшиеся и наголодавшиеся за годы войны люди жаждали тепла, радости, развлечений, жаждали устойчивого быта. Но поиск этой устойчивости проявлялся порой в формах весьма неожиданных.

Мода, человеческая привычка запечатлевать в одежде свой идеал жизни много говорит об этих годах. Вспомните подложенные ватные плечи, словно поднятые презрительно да так и замершие в кичливом недоумении. Скажут, это мода середины 1930-х годов. Действительно. Но в послевоенное время она достигла апогея и, вырождаясь, начала приобретать комический характер. Вспомните длинношерстные горжетки, которые делали бог знает из какого меха, но называли всегда одинаково — «чернобурками». Вспомните пушистые муфты устрашающих размеров, сшитые из чьих-то хвостов, брюшков, лапок... Все это носили в конце 1940-х — начале 1950-х годов, все это считалось шикарным. В 1946 году на сцене Центрального театра кукол появился спектакль, известный сегодня под названием «Необыкновенный концерт»; тогда он еще был «обыкновенным». В пародийном представлении была удачно схвачена одна общественная тенденция, а именно — претенциозность или, как писали в рецензии на спектакль, «претензия на особую пошловато-изысканную «культурность» [11] Сухаревич В. Маски эстрады.—Театр, 1946, № 7-8, с. 30. .

Поразительные контрасты сосуществовали и, кажется, мирно уживались друг с другом в послевоенной действительности. Залатанные перчатки «без пальчиков» на покрасневших от холода руках кондуктора трамвая и рядом густые вуали на шляпках и черные «мушки» на щеках, как у придворных французского короля Людовика XIV. Демократизм общения между людьми, которым так сильны были 1930-е годы, внешне утрачивается, во всяком случае в городах, уступая место чопорности и манерности. В средних школах вводят раздельное обучение. Словно воспитанники дворянских пансионов, мальчики и девочки чинно расходятся в противоположные стороны. А в театре...

Разумеется, советский театр в послевоенные годы жил по-разному и разным, интересы его никак не ограничивались пьесами «плаща и шпаги». Ставилась и классика: чаще А. Островский — («Доходное место» и «Бесприданница» в Малом (оба в 1947-м), «Лес» во МХАТе (1948), «Без вины виноватые» в Театре имени Моссовета (1948), «Бешеные деньги» (1945) и «Невольницы» (1948) в Ермоловском, реже Чехов и Горький. Ю. Завадский показал «Чайку» (1945), Л. Вивьен — «Дядю Ваню» (1946), «Мещане» появились в Малом (1946) и во МХАТе (1949), удачными получились «Дачники» в постановке А. Лобанова (1949). Героическому подвигу советских людей в Великой Отечественной войне был посвящен ряд значительных спектаклей. И прежде всего здесь следует назвать «Молодую гвардию», инсценированную Н. Охлопковым (1947), которая явилась крупнейшим событием не только в истории советского театра — в истории всей советской культуры, этапом в осмыслении нравственной стойкости советского народа. Во многих театрах страны с успехом шли пьесы «За тех, кто в море!» Б. Лавренева, «Русский вопрос» К. Симонова, «Жизнь в цвету» А. Довженко, авторы которых пытались отразить настроения времени в их истинном качестве и виде. И тем не менее в «испанских» спектаклях для зрителя рубежа 1940—1950-х годов содержалось нечто особо притягательное.

Горе войны и радость победы, усталость, боль и гордость освободителей Европы — все это скрутилось в узел, завертелось в жизненном водовороте в поисках новых форм бытия, новых истин и новых целей. Во время войны миллионы людей почувствовали себя хозяевами времени. Личной ответственностью каждого отдельного человека решались судьбы мира, судьбы истории на войне. И люди взрослели быстро, в считанные минуты, порой обретая знания и мудрость не бытовой, а исторической личности. Безмерные страдания выпали на их долю, но и безмерную радость испытали они же, когда победным маршем шагали по Европе. И тогда, казалось, нет такой силы, напор которой не будет сломлен под натиском воли, разума, страсти победителей.

И мир был обретен. И вернулись домой герои. На затянувшиеся бурьяном пепелища, к обгорелым избам, в разрушенные города.

На войне все решали мгновения. Здесь — требовались дни и ночи. За два года страна восстановила довоенный уровень промышленности. Но такими ли безоблачными оказались эти два года, как мечталось солдатам, попавшим в фашистское окружение?

Двоеглазов. ...Раз мы победим... Я считаю, мы богато жить должны. Я хочу, чтобы дети шоколад ели и персики... И дома надо строить просторные, чтоб тесноты не было. Я, как вернусь, к председателю района приду. И в кресло сяду. Я без доклада приду. Какие могут быть доклады, если я Барсуки взял? Высказывайтесь, скажу, по существу. Какие у вас планы-проценты?

Луговых. Ты его по-нашему бери. (Поднимает могучие кулаки и радостно оглядывает товарищей.) Вот так...

«Вот так» именно и не получалось. Время не стояло на месте и от людей требовало новых знаний, нового опыта, не соглашаясь помириться на прежних заслугах. Обстоятельства жизни 1940-х годов складывались путанно, трудно, причем источник трудности не всегда оказывался конкретно персонифицированным, как это было на войне.

Выстраданная убежденность в том, что, раз мы победили, мы богато жить должны, ежедневно сталкивалась с реальными разрушениями, с реальной нехваткой питания, техники, человеческих рук, рождала недоумение, тревогу. Это и был тот драматический конфликт эпохи, который нуждался в сценическом истолковании и не находил его, поскольку продолжала оставаться вера, что все жизненные конфликты унесла с собой война. Обращение к нарядной театральности испанской комедии (равно как и следование в моделях одежды, в формах бытия образцам давно ушедших эпох) было связано с напряженным поиском стабильности: люди не находили ее в окружающей жизни, но в ее существовании они были уверены.

Не значит, конечно, что весь опыт, накопленный в этом плане, был пустой тратой времени и сил. Даже в сфере интерпретации испанской комедии были свои откровения. Например, дон Сезар де Базан, сыгранный В. Честноковым с такой бешеной отвагой, юмором, с таким безоглядным ощущением жизни, что сомневаться в его человеческой подлинности не представлялось возможным. Или Альдемаро — знаменитый «учитель танцев» В. Зельдина, который на несколько десятилетий занял сцену ЦТСА, радуя поколения людей, родившихся уже в послевоенное время.