Алексей Казаков - Шпионаж под сенью муз. Как представители творческих профессий служили разведке

Самая сложная задача — установить контакт с Керенским. Это легче всего было сделать с помощью посла, но тот жаждет самоустраниться и всячески демонстрирует свое недовольство. Заниматься выяснением отношений с ним некогда.

Итак, Саша Кропоткина… Сашенька, энергичная и целеустремленная, поможет ему. Ведь она вхожа в круги, близкие к Керенскому.

Через одиннадцать лет дочь русского анархиста Петра Кропоткина — Александра станет прототипом Анастасии Леонидовой — героини одной из новелл Сомерсета Моэма в сборнике «Эшенден, или Британский агент». Его Александра-Анастасия покорила Эшендена, который во многом и есть сам Моэм, «прекрасными глазами, чуть пышноватыми формами, высокими скулами, вздернутым носиком (возможно, доставшимся от татар), большим ртом с крупными, квадратными зубами и белоснежной кожей. В одежде она предпочитала яркие тона. В ее темных, меланхоличных глазах Эшендену виделись бескрайние российские степи, Кремль с бьющими колоколами, пасхальные службы в Исаакиевском соборе, густые серебристые березовые леса и Невский проспект. Просто удивительно, сколь много видел он в этих глазах, круглых, блестящих, чуть выпученных, как у пекинеса. Они напоминали об Алеше из "Братьев Карамазовых" и о Наташе из "Войны и мира", об Анне Карениной и "Отцах и детях"».

…Писатель дозвонился до Саши. Она отвечала сухо, видимо, не могла говорить. Но обещала завтра прийти на встречу.

Наверное, лучше было бы в русле мелодрамы встретиться с Сашей белой ночью, подумал Моэм. Но сезон прошел, и вечер был обычный — сумрачный. Нева была густой, свинцовой. Ветерок обдавал лицо свежестью, запахами чуть зацветшей у берега воды и сгоревшего в топках теплоходов угля.

Она шла быстро, чуть сутулясь — спешила, не хотела опаздывать.

— Извини, задержалась, — сказала она и опустила голову.

Он хотел поцеловать ее, как когда-то, но она лишь подставила щеку.

— Я соскучился, Сашенька…

Они говорили по-английски, но имя девушки Моэм произносил на русский манер, уменьшительно-ласкательно.

— Сомми, послушай меня. То, что между нами было, пусть останется в прошлом. У меня есть жених…

Да, Саша Кропоткина больше не видит в нем того, кем он был для нее тогда, в Лондоне, во время их романа… Ну что же, и так бывает. Пора переходить к делу, решил Моэм.

— О’кей, Сашенька. Предлагаю зайти куда-нибудь выпить индийского чая с русскими бубликами. И запить хорошим шампанским.

Саша Кропоткина чуть заметно улыбнулась то ли шутке, то ли наивности Моэма.

В ресторане на Невском проспекте они взяли столик в углу, возле окна, уже задернутого снаружи звездным небом.

— …Конечно, помогу. Если не помешает что-то чрезвычайное, — ответила Саша на вопрос Моэма о том, реально ли ему встретиться с Александром Керенским. — Но мне нужно знать, зачем тебе Керенский.

Моэм почувствовал, как охватывает его легкая тоска и обида. Да, былое не воротить. Сашенька задает вопросы. Любящая женщина делает иначе — она готова быть полезной тому, кто для нее что-то значит, без оговорок, условий и вопросительных знаков.

— Сашенька, я здесь с заданием от ряда британских изданий. Намерен сделать несколько интервью с Керенским и его министрами. Возможно, получится серия очерков.

— Можно попробовать организовать встречу завтра. Тебя устроит? — спросила Кропоткина.

— Да, конечно.

Она смотрела деловито, вежливо и холодно. Но Моэм уже постепенно переключался на другое: надо хорошо подготовиться к встрече с главой Временного правительства. Как пойдет разговор? О чем он, агент Соммервиль, напишет в шифровке своему шефу после этой встречи?..

Он останется в России до тех пор, пока не выполнит задачу. С Сашей, судя по ее поведению, нет смысла выяснять отношения. Надо полностью заняться делами на пользу Великой Британии.

Хотя он ведь никакой не шпион по складу характера. И никогда не мечтал об этой профессии. Как-то само все вышло. Во время войны Моэм служил шофером в Бельгии, в составе британского Красного Креста, входил в объединение «Литераторы — водители автомобилей скорой помощи». (Кроме него, в этом престижном списке были еще 23 известных писателя из Великобритании и США). В книге «Подводя итоги» Моэм вспоминал о единственном экстремальном случае в своей военной биографии:

«Я никогда не считал себя очень храбрым, да и не видел, зачем мне это нужно. Единственный случай проверить себя представился мне в Ипре, когда на Главной площади снарядом разбило стену, возле которой я за минуту до того стоял, а потом отошел, чтобы поглядеть с другой стороны на разрушенный дом цеха суконщиков; но тут я так удивился, что мне было не до наблюдений над самим собою».

Шофер «неотложки» получил отпуск, поехал в Лондон — и вскоре руль его судьбы как-то сам собой вывернулся в неожиданную сторону. Случилось это на одной из светских вечеринок. Моэм познакомился с неким полковником, который предложил ему позже встретиться. Там за коньяком они разговорились… Уже много позже Моэм понял, что полковник изучал его с помощью хитроумных тестов. В конце беседы вербовщик МИ-6 сказал ему, что у него, несомненно, есть предрасположенность к агентурной работе. Большой плюс — знание в совершенстве французского и немецкого языков. (Моэм родился во Франции, а учился в Германии). Полковник отметил, что профессия литератора — удобное прикрытие для работы. Всегда можно оправдаться сбором материала для публикации. И уже прощаясь, после того как он получил согласие Моэма сотрудничать с английской внешней разведкой, со светской улыбкой пообещал писателю «множество интереснейших сюжетов» для будущих книг.

Первая командировка — в Женеву, столицу нейтральной Швейцарии. Город заполонен разведчиками всех воюющих сторон. В книге «Подводя итоги» Моэм писал:

«Новая работа давала пищу и моей любви к романтике, и чувству юмора. Методы, какими меня учили спасаться от слежки, тайные встречи с агентами в самых несусветных местах, шифрованные сообщения, передача сведений через границу — все это было, конечно, необходимо, но так напоминало мне дешевые детективные романы, что война в большой мере теряла свою реальность и я поневоле начинал смотреть на свои приключения как на материал, который смогу когда-нибудь использовать. Впрочем, все это было до того старо и избито, что я сильно сомневался в пригодности такого материала. Год я работал в Швейцарии. Работа была сопряжена с разъездами, зима выдалась суровая, а мне по долгу службы приходилось во всякую погоду пересекать на пароходиках Женевское озеро».