Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Другая проблема, также терзавшая учёного почти до последнего дня в России, состояла в том, кто же, когда же и где же начнёт производить новое лекарство. Единственное в стране предприятие в Архангельске, поставляющее продукты из морских водорослей, от изготовления лекарства отказалось. Тогда Михаил Членов совершил ещё один рывок. Он узнал, что в Москву всего на одни сутки прилетел представитель американской фармацевтической компании КЕЛКО и добился свидания с боссом. Познакомившись с выводами врачей, американец согласился произвести для начала несколько тонн препарата и дал москвичам, хотя и не слишком большие, но насущно необходимые деньги для завершения исследований. В дальнейшем по договору, заключённому между московским институтом и заокеанской компанией, американцы получили все технологические данные, необходимые для производства. Россияне передали им и свой патент на лекарство, получившее название АЛЬГИСОРБ (от латинского "альги" — водоросли и "сорб", сорбция — поглощение).

Весна 1995 года была напряжённым временем для моего собеседника: 29 апреля он подписал окончательные документы с американской стороной, а в мае, после трёх лет ожидания, семья Членовых выехала в Соединённые Штаты в качестве беженцев. По отношению ко многим из наших соотечественников слово "беженец" звучит подчас довольно странно. Но Михаил Членов действительно бежал из страны, где хотел жить, где хотел работать, из страны, которую имел чем одарить. Но — оказался ненужным. Пришлось бежать….

Здесь, в Америке, он продолжает внимательно следить за тем, что происходит с его альгисорбом. В апреле нынешнего года, к десятилетию Чернобыльской катастрофы, американское правительство передало Украине дорогой подарок: из Вашингтона в Киев было отправлено четыре тонны альгисорба. Вице-президент компании, производящей лекарство, в связи с этим выезжал на Украину. Но кто, где и как будет распространять препарат, кто его получит в первую очередь, пока неизвестно. Непонятно и другое: лекарства этого России, Украине и Белоруссии нужно много, десятки тонн. А кто будет платить западным компаниям за его производство? С другой стороны, отказываясь покупать препарат, республики бывшего СССР могут накликать на свой народ серьёзную беду. Если не начать в ближайшее время массовое предупредительное лечение, можно ожидать в следующем уже десятилетии всё возрастающую волну саркомы и других столь же страшных болезней. Простой люд пока ещё не представляет отдалённых последствий Чернобыля. Но медики уже уразумели: из того чёрного туннеля, куда взрыв десятилетней давности загнал сотни тысяч людей, есть лишь один единственный просвет — массовый, продолжающийся годами, приём препаратов типа альгисорб.

…Мой собеседник не может пожаловаться: его собственная карьера в Америке складывается неплохо. Несмотря на его солидный возраст — 56 лет, — американская компания предоставила ему вполне достойное место, связанное с его прошлыми научными заслугами. Всё вроде в порядке. Но мысли о том, как помочь людям, оставшимся на другой стороне планеты, как снабдить их спасительным лекарством, не оставляют доктора химических наук Членова. Он подсчитал: пока на Украину завезли лекарство, которого хватит на 30 тысяч человек. А ведь нужно оно миллионам….

Прощаясь, мы снова вспомнили о горбачевском предательстве. "А знаете, он ведь не всех предал, — с улыбкой заметил Михаил. — Кое-кого он всё-таки пожалел". Оказывается, в том страшном году родственники Михаила жили в Киеве. Напротив был дом, населённый сотрудниками украинского ЦК. Второго мая, собираясь выезжать с детьми за город, родственники вышли на балкон и с удивлением увидели, что жители соседнего дома спешно загружают грузовики вещами, и в том числе мебелью. Было ясно, что едут они не на прогулку. Но куда же? Как выяснилось позднее, высокопоставленную знать, по указанию из Москвы, вывозили в безопасные районы, подальше от места взрыва. Так что утаивал Михаил Сергеевич Горбачев чернобыльский секрет не от всех. Своих людей он заботой не оставил….

Среди бесчисленных проблем нашей эмиграции эта ранит наиболее остро и болезненно: как сохранить в Америке тот социальный статус, за который мы с таким трудом боролись на родине. Конечно, можно посмеяться, слыша в сотый раз: "А вы знаете к е м я был там?" Но тот, кто был т а м известным писателем, крупным администратором или учёным, не может не переживать перемены, которые обрушились на него, едва он пересек океан. Именно учёные занимали меня более всего, когда я жил на родине. В течение тридцати лет они оставались героями моих книг, журнальных и газетных очерков. Это не было случайностью. Мы жили в стране, где физик, математик, не говоря уж об атомщиках и творцах космических ракет, живо привлекали внимание публики. Не оставляло своим вниманием общество и знаменитых медиков и агрономов. Десятки и сотни тысяч граждан целью своей жизни ставили обрести учёную степень, а в идеале добраться до академических вершин. Крушение российской науки привело к массовому бегству наших кандидатов и докторов. Сегодня в американской газете уже можно прочитать: "Каждый десятый физик в Америке — русский". Многие соотечественники действительно сделали неплохую карьеру в Соединённых Штатах. Но, увы, не все….

Недавно в моей ньюйоркской квартире собралось несколько именно таких учёных, кому продолжить свою карьеру в Штатах не удалось. Чаще всего препятствием служит возраст, люди эти пустились в эмиграцию в пятьдесят лет и позже. Не получив доступа к американским лабораториям, они восприняли свой провал как трагедию. Куда идти? Чем кормиться? Как заполнить жизнь? Садиться за баранку, подаваться в шофёры? Но ведь это позор, унижение, потеря своего лица…. Нашлись среди моих гостей люди и более уравновешенные, которые восприняли подобную ситуацию не столь драматично. А почему, собственно не попробовать свои силы в других профессиях, тем более, что различных профессий в Америке в два раза больше, чем в бывшем Советском Союзе. Для того, кто захочет освоить, например, профессию таксиста или лимузинщика, пятьдесят не такой уже поздний возраст.

Между оптимистами (меньшинство) и пессимистами (большинство) возникли бурные дебаты. Главный спорный вопрос звучал примерно так: позорит ли "баранка" водителя. Я не стал присоединяться ни к тем, ни к другим, реагировал по-журналистски: попросил двух в прошлом кандидатов наук, ныне работающих шофёрами, рассказать, что они думают о своей теперешней профессии. Унижены? Оскорблены? Или их нынешний социальный статус содержит и положительные стороны? О своей шофёрско-ньюйоркской жизни рассказали кандидат технических наук Юрий Франц и кандидат наук экономических Константин Сливин. Послушаем информацию, так сказать, из первоисточника. Слово Константину Сливину. Возраст 54, женат, двое детей. В Америке девятый год.