Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Константин невысок, худощав, аккуратно одет. Со знакомыми деликатен, даже любезен. Говорят, он хороший отец и заботливый муж. Как у многих одесситов крови в нём намешаны всякие и разные: русские, французские, греческие, еврейские. По паспорту — русский. Мой собеседник эмоционален, даже горяч, но умеет держать язык за зубами. Вытянуть из него подробности его нынешнего американского бытия и прошлой советской жизни было не просто. В нём постоянно проступал российский страшок: лучше промолчать, а то как бы чего не вышло. Только через час после начала беседы удалось, наконец, раскачать его, и тогда он буквально выдохнул: "Ну и что ж, что я таксист? Я не рожден для этой работы! Я ненавижу эту профессию!"

Разговоры о том, какой работой Константину следует заняться в этом мире начались в семье Сливиных ещё тогда, когда Костя едва закончил седьмой класс. Папа инженер-строитель предупреждал сына, чтобы тот ни в коем случае не наследовал его профессию. Где стройка, там непременно взятки, кражи, продажа строительных материалов на сторону. Строителей постоянно сажают. Дядя, брат отца, по специальности врач, тоже не советовал племяннику следовать по своей стезе. У врачей зарплата низкая и приработать негде. В конце концов, сменив несколько учебных заведений, Константин получил диплом инженера-литейщика.

Но в душе юный одессит постоянно вынашивал проекты иного рода. Его интересовало любое дело, где можно заработать приличные деньги. На одесском пляже счастливый случай свёл молодого инженера-выпускника с украинским дядькой, председателем колхоза. Дядька, опытный деляга, завёл у себя в колхозе весьма выгодную индустрию — полтора десятка цехов, производивших товары на продажу, от перчаток до линолеума. Константину он предложил создать цех, производящий вилки и ложки.

"На той работе честно и по закону ничего не делалось, — рассказывает Константин. — Дефицитный кокс можно было добыть лишь за взятки, подходящий по качеству алюминий приобретали тоже в обход закона. Каждый начальник цеха должен был ежемесячно вручать председателю колхоза три сотни. Молодой литейщик, разумеется, не оставлял в обиде и самого себя. Приглашал на работу только таких работяг, которые, получая двести рублей, соглашались расписаться за триста. "Отношения с председателем колхоза были у меня самые дружественные, — вспоминает Константин. — С главным снабженцем — тоже, так что эти боссы собирались даже протолкнуть меня в депутаты районного света. Им такой депутат не помешал бы…”.

Я поинтересовался, как мой собеседник сегодня оценивает то всеобщее воровство и беззаконие, в которое его втянула "колхозная" служба. Константин ответил, что не видит в этом ничего ненормального. Стремление человека заработать — желание вполне естественное. Коммунистические же власти душили эту здоровую тенденцию своих граждан. "Коммунисты хотели оставить нас, простых людей, нищими, чтобы им было легче командовать нами”. Колхозная эпопея завершилась для Константина благополучно. К тому времени, когда власти начали громить подобные производства и арестовывать деревенских бизнесменов, он успел покинуть колхоз и уехать в Москву. Юная москвичка, его жена, ждала первого ребёнка. Заработанных в колхозе денег хватило на покупку трёхкомнатной квартиры.

К тезису о том, что обман и кража в условиях советского режима не есть зло, Константин возвращался в течение нашей беседы многократно. Он даже выразил сожаление, что Господь не наградил его более могучим талантом в этой области. Когда позднее, на другой службе, проворовался его прямой подчинённый, он предпринял попытку на заседании суда выгородить воришку. Опять же из политических, как он теперь объясняет, побуждений. Но не только из политических. Тот сотрудник по службе ведал гаражом и Константин всегда мог взять у него для личных нужд "Жигули” или "Волгу".

На пороге своего тридцатилетия, живя в столице, Константин Сливин сделал ещё один рывок к материальному благополучию. Его в эту пору потянуло от техники к экономике. Он пошёл в аспирантуру и вскоре стал кандидатом экономических наук. Учёная степень обеспечила ему в одном из московских институтов весьма солидную должность — заведующего сектором экономического прогнозирования. То был пик, высшая точка в советской жизни Константина Сливина. О периоде этом вспоминает он с явной гордостью. Кандидатскую диссертацию написал за два месяца. В тридцать три года стал членом Учёного совета института и заместителем председателя профсоюза. Последняя должность давала доступ ко всем выделяемым институту материальным благам. Да и зарплата — 280 рублей в месяц в те годы считалась неплохой.

Но очень скоро знаток экономического прогнозирования, прогнозируя будущее своей семьи, совершил серьёзную ошибку. Он подал бумаги на эмиграцию. Последовал ответ: с точки зрения советских государственных интересов выпускать учёного-экономиста за рубеж — нерационально. Прогнозист тут же потерял свою сверхблагополучную работу и, как отказник, на несколько лет повис в абсолютно непредсказуемом пространстве.

Выручал Константина в эти годы его несомненный талант по части нарушения государственных законов. Он рассказывает: "Чтобы прокормиться, я спекулировал, собирал яблоки и помидоры в колхозах и продавал их на Черёмушкинском рынке, писал студентам работы по экономике. Разумеется, не даром. Спекулировал радиоаппаратурой, вступал в контакты с иностранцами и кое-что доставал для них. Покупал в Москве икру и вёз её продавать в Одессу. Меня несколько раз задерживала милиция, но удавалось вывернуться, до суда дело не дошло." Этот монолог мой темпераментный собеседник завершил опять-таки выводом политическим: нарушать законы страны социализма отнюдь не зазорно. Их (законы) надо было нарушать ещё более злостно, ещё активнее. Она (наша страна) того стоит…

Начало американской жизни сопровождалось у семьи Сливиных, как и у многих из нас, нелёгкими переживаниями. У Константина возник конфликт с матерью и сестрой. Они протестовали против его решения идти в таксисты. И не столько из-за престижа, сколько из страха: таксистов в Нью-Йорке постоянно грабят и убивают. Константин тем не менее настоял на своём. "У меня не было другого выхода, — вспоминает он. — Предлагать себя в Соединённых Штатах в качестве учёного-экономиста было абсурдно. Сунулся на курсы компьютерщиков — не понравилось, да и языка не хватало. Сидеть же на шее Америки я не собирался, тем более, что семья наша росла: через три недели после приезда в Нью-Йорк родился второй сын." Позанимавшись несколько недель языком, Константин неплохо сдал экзамены на право вождения. Но чтобы занять место в жёлтой машине, предстояло ещё приобрести так называемый медальон, "игрушку" ценой в 135 тысяч долларов. Деньги давал банк при условии, что новоприезжий выплатит полученную сумму с процентами в течение десяти лет. Так что не прошло и четырёх месяцев, как Константин сел за руль и его жёлтая машина влилась в уличные потоки "столицы мира”.