Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Попытался получить университетское образование в области техники, не получилось: объяснял, что его гуманитарная душа технических предметов не принимает. Водил по ночам такси и в конце концов своё призвание обнаружил. Сдал соответствующие экзамены и предложил себя в качестве сотрудника городской администрации, той, что занимается социальной помощью старым, больным, беспомощным.

"Я избрал самый тяжёлый вариант, — рассказывал мне позднее Вадим, — пошёл туда, где приходится иметь дело с человеческими отбросами, с людьми, как правило, психически и физически разрушенными, опустившимися на самое дно общества. Меня прельстила возможность познакомиться с жизнью в её откровенных, ничем не прикрашенных формах." Сейчас, после нескольких лет сотрудничества с "низами", Молдован пишет докторскую диссертацию: анализирует взаимоотношения американского общества с психически неполноценными гражданами.

Своё место службы Вадим не без юмора называет "богадельней". Это своеобразное общежитие для тех, кто уже провёл несколько месяцев, а то и лет в психиатрической больнице и кого специалисты, тем не менее, надеются со временем подготовить для жизни в нормальных общечеловеческих условиях. В распоряжении Вадима два десятка таких вот "полубольных" и десяток человек обслуги. Две трети из числа резидентов общежития — негры, среди белых есть англосаксы, азиаты и евреи. Резиденты в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти лет расселены группами по два-три человека. В "богадельне" под руководством Вадима Молдована их готовят к выходу в мир людей нормальных и отвечающих за свои поступки. Сами они от такой перспективы не в восторге. Выход в общество, где предстоит отвечать за своё поведение, их пугает. Время от времени то один, то другой срывается, устраивает скандал или попытку самоубийства и снова попадает в психушку, которая, по их представлениям, более спокойное и привычное место обитания. Цель Вадима и его сотрудников — не допускать резидентов до срывов, чтобы в конце концов они могли вернуться в "мир здравого смысла".

Что побудило юного российского эмигранта избрать для себя нелёгкую, опасную и во многом непредсказуемую службу? Повышенная эмоциональность? Склонность к состраданию? Начиная беседу, я спросил его: "Вам жаль ваших подопечных? Вы сочувствуете им?” Последовал несколько необычный ответ: "Наши резиденты не нуждаются в жалости. Они не моя паства, не мои подопечные. Полагаю, что обитатели нашего общежития видят во мне некоего отца-благодетеля. А скорее всего, они смотрят на меня, как дети на взрослого. Но в основном наши отношения — на равных. Настроение в приюте чаще всего приподнятое, люди за общей трапезой улыбаются, смеются."

Взгляд Молдована на службу среди психов тем не менее не лишён романтики. Он рассматривает её, как пребывание в обществе некоего экзотического племени, что-то вроде высадки на остров, где когда-то жил Миклуха-Маклай. "Члены этого "племени", — говорит Вадим, — не осмысляют себя, но для меня их общество — источник экзотики, забавных ритуалов. В их поведении я вижу много доброты, жертвенности, неординарного мышления." Сейчас наш "Миклуха-Маклай", как я уже упоминал выше, собирает материалы для докторской диссертации. В частности, ему предстоит рассмотреть проблему, с которой мы начали нашу беседу: следует ли готовить сумасшедших к нормальной жизни за пределами специальных учреждений. По этому вопросу у моего собеседника есть свой собственный, весьма оригинальный, хотя и не получивший пока всеобщего признания ответ. "Если проявите терпение, — предложил Вадим, — я вкратце расскажу о том, как за минувшие два столетия меняли своё отношение к безумцам христианские государства Европы и Америки. Без этого отступления нельзя понять, что происходит в нашем мире сегодня.” Я согласился и вот что узнал в тот вечер.

До конца XVIII столетия в странах Европы, да и в Америке, к душевнобольным относились так же, как к преступникам и бродягам. Их заключали в тюрьмы и так называемые "дома для нищих”, где заковывали в цепи. В Англии прославился один из таких наиболее жестоких домов — Бедлам. Так же, как сегодня мы ходим в зоопарк, британцы XVIII века для развлечения ездили в Бедлам посмотреть на тамошних безумцев. В начале XIX века, однако, общественное мнение по отношению к сумасшедшим несколько смягчилось. Религиозно-христианское общество квакеров призвало соотечественников проявлять к психам больше сострадания. Возникла даже теория, утверждавшая, что с помощью доброты эту категорию больных можно излечить полностью. Идею эту подхватили и французы. Одна из общественных акций времён Французской революции выразилась в массовом выпуске психов из больниц-тюрем. Сохранилась картина тех лет, изображающая французского врача Пинеля, широким жестом распахивающего двери психбольницы. На полотне благодарные пациенты рвут свои цепи и, счастливо улыбаясь, устремляются на улицы Парижа.

Добравшись в начале XIX века до Соединённых Штатов, квакеры реализовали здесь свои мечтания, за которые их преследовали на родине. По их рекомендации власти стали строить загородные дома, где обитатели-психи находили для себя спокойную, доброжелательную атмосферу. Они работали на огороде, занимались искусством. Психиатрия в те годы пребывала ещё в зачаточном состоянии, так что "лечили" психов лишь добрым отношением и покоем. Тем не менее, если верить статистике тех лет, многие обитатели загородных поместий полностью излечивались. Строили эти домики администраторы штатов на деньги, полученные от продажи земель, завоёванных у индейцев.

В 30-60-е годы XIX века общественная обстановка в США стала резко меняться. Началась урбанизация — народ повалил в города. В стране возрастало количество заводов, фабрик, мастерских, шла стремительная индустриализация. Из Европы в Америку устремился мощный поток эмигрантов. Нравственное лицо общества менялось и, увы, не в лучшую сторону. Психических больных становилось всё больше, но администрация не желала больше тратиться на загородные прибежища. В ответ на это квакеры и их сторонники выдвинули новую теорию: капитализм, погоня за деньгами создаёт для граждан стрессовую обстановку и по сути плодит массовый психоз. Таким образом, общество в целом в ответе перед психическими больными и обязано изыскивать средства на улучшение жизни своих жертв. Более того, либералы утверждали, что во вновь созданных приютах они создадут новое, действительно нормальное общество. Именно члены этого общества, именуемые психами, пристыдят мир, помешанный на деньгах….

Какое-то время философам-либералам удавалось поддерживать среди американцев доброжелательное отношение к сумасшедшим. Но время шло, число больных в приютах и психушках возрастало, сама эта теснота становилась источником стрессов. К началу шестидесятых годов в лечебных заведениях такого рода поднялась волна агрессий и самоубийств, так что властям пришлось применить меры жестокого контроля. Пациентов стали держать в запертых помещениях, для неспокойных были введены физические наказания в виде "смирительных рубашек", душа Шарко и т. д. Врачи перестали рассматривать психических больных как социальное явление. Восторжествовал подход психоневрологический. Медики увидели в пациенте не элемент общества, а прежде всего личность с конкретными отклонениями от нормы. Для преодоления отклонений стали применять довольно мучительно действующие лекарства. В начале XX столетия "лечить” стали ещё более жёсткими методами и, в частности, электрошоком и хирургическими операциями на мозге (лобэктомия).