Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Иосифу Суркину — 71. Приехал в Америку семь лет назад. Ситуация стандартная; родители эмигрировали по настоянию дочери. На сегодня все устроены, и дочь с мужем, и взрослый уже внук. Появилась правнучка. Супруги Суркины снова и снова твердят о благодарности, которую испытывают к приютившей их стране. Поясняют: дело не только в американской социальной помощи и дешёвой квартире. Чувства этих пожилых интеллигентов начинаешь понимать, дослушав до конца историю их российской жизни. В детстве Иосиф и его родные чудом спаслись от наступающей немецкой армии. Юности по сути не было — война, фронт. После войны мотался в Киеве без жилья, на нищенской зарплате. Чтобы обрести хоть какую-нибудь крышу над головой, Иосиф подался на Север, в Магадан. Семь лет работал на заводе, пока дали наконец комнату. Почти двадцать лет прожил с семьей в городе уголовников, где, идя на работу, нельзя быть уверенным, что не убьют, не ограбят. При этом жуткий климат. Зато зарплата приличная. Вкалывал безо всякой радости от отпуска до отпуска. Зато отпуск — два месяца. Живя в Магадане, окончил Суркин Машиностроительный институт. Интереса к технике не испытывал, но выбор диктовала всё та же рациональность, что погнала на Север. Так все делали, так было нужно. Под этим девизом и прошла по существу вся жизнь Иосифа Суркина. "В том мире у меня не было никаких радующих душу увлечений, ни музыки, ни искусства, ни путешествий, — вспоминает мой собеседник. — Когда оглядываюсь назад, вижу оставленный мир, как унылую серую полосу…”.

Чего он ожидал, отправляясь в Америку? Да, собственно, ничего определённого. Уже то хорошо, что внук и правнучка рядом. Но как раз игра с правнучкой неожиданно открыла деду богатый творческий мир, десятилетиями таившийся в его душе. Как это случилось? Играл с крохой. Она что-то вылепила из пластилина. Дед вылепил тоже что-то. Подошла дочь: "Слушай, папа, у тебя неплохо получается. Сделай ещё одну фигурку…" По совету своих домашних, Иосиф отправился в Джуиш Фэмили Сервис. Там была группа любителей керамики. Он даже не знал, что это за материал, из которого делаются чашки и блюдца. Ему тоже предложили вылепить что-то. Он принёс им свой "Автопортрет". Посмотрели, говорят — неплохо. Пригласили учиться. Иосиф взял у специалистов десять уроков, втянулся и сегодня без этих "игрушек" не мыслит себе жизни.

"Игрушки" — вылепленные и обожжённые Иосифом Суркиным глиняные фигурки, украшают всю его квартиру. Присмотревшись, замечаешь, что это набор отнюдь не случайных фигур. У автора своя постоянная тема — еврейство. Склонились над Торой, накинув талес, три старика. Рядом маленький домик и на нём явно непропорциональный, огромный скрипач. Название фигуры, разумеется, — "Скрипач на крыше". А вот еврейский мальчик, герой старой одесской песенки "Купите папиросы". Есть и библейские образы: Моисей раздвигает жезлом воды Красного моря. Фигуры, которые я повидал, были несомненно выразительными, интересными. Но почему начинающий скульптор (профессиональный опыт Иосифа — три года) цепляется лишь за одну тему?

— Вы верующий? Вас одолевают национальные чувства?

— Ни то, ни другое.

— В своей прошлой российской жизни вы предпочитали общество евреев?

— Нет, воспитывался всегда в окружении неевреев.

И всё же докопаться до еврейских корней скульптурного творчества Иосифа Суркина мне в какой-то степени удалось. В Риме, на пути в Соединённые Штаты, он впервые в жизни увидел Библию на русском языке. Вцепился в Ветхий Завет и прочитал его от первой страницы до последней. Тогда, в Риме, Книга показалась ему лишь интересным чтением, но позднее, размышляя над прочитанным, он впервые ощутил себя причастным к истории своего народа.

Жена моего собеседника (они недавно отметили пятьдесят лет своего супружества) считает, однако, что мужа подталкивает к еврейской теме "голос крови", генетика. Что это за штука, она, правда, разъяснить не смогла, но вспомнила ещё один эпизод: когда-то муж рассказывал ей о своих ранних детских воспоминаниях: дедушка Иосифа был верующим и тайком, надевая талес, молился на незнакомом языке. Сам Иосиф Суркин надеется, однако, со временем расширить тематику своих скульптур. Он уже сделал первый шаг к новой теме — музыка, вылепил лицо и руки контрабасиста, склонившегося над своим инструментом. В будущем Иосиф надеется также создать серию портретов, подчёркнуто отражающих характеры людей. Но главное для него — та наполненная до краев жизнь художника, о которой в прошлом он и помыслить не мог.

Сегодня он поднимается в шесть утра, выходит на балкон, где находится его мастерская и, не отрываясь, работает до полудня. После семи вечера — снова балкон и общество рождающихся в его руках фигур. "То, что я делаю, людям чаще всего нравится, — говорит Суркин, — и это — ещё одна сила, побуждающая меня заниматься искусством." Работы его действительно нравятся кливлендским зрителям. Скульптуры уже были представлены на трёх выставках, и в том числе на двух американских. Купили зрители лишь три работы начинающего российского мастера. Но одну — "У Стены плача" — приобрели американцы.

Мы снова обходим полки с глиняными обожжёнными фигурками. Что-то мне нравится больше, что-то меньше. Но так ли это важно? "Я живу этим," — завершает наш разговор Суркин. И я от всего сердца поздравляю его. Искусство, ставшее жизнью, — что может быть лучше?

Когда в Америке беседуешь с российскими эмигрантами в возрасте 45–55 лет, то в разговоре почти неизбежно всплывают два клише. Одно произносится с чувством гордости: "Мы эмигрировали ради наших детей." Второе произносится, как правило, с обидой: "А дети тут почему-то отдалились от нас; живут своей собственной чуждой нам жизнью." Речь обычно идёт о юношах и девушках в возрасте 17–19 лет, о тех, что за годы, проведённые в Америке, оторвались от детства, но и взрослыми не стали. Во всяком случае, родители взрослыми их не считают. Я пытался дознаться у обиженных пап и мам, что именно в поведении детей их не устраивает, но чёткого ответа не получил. Попробовал потолковать на ту же тему с молодёжью, но юноши и девушки откровенничать с пожилым журналистом не стали: кто его знает, неизвестно, что ещё он там напишет, этот старик…. В конце концов мне посоветовали разыскать Ирочку, студентку одного из ньюйоркских университетов.

Ире девятнадцать. Миловидная, умненькая девушка из интеллигентной семьи. Отец, кинематографист, завёл контакты с американскими коллегами и шесть лет назад приехал в Штаты по делам. Привёз с собой семью, надеясь поразвлечь жену и дочь, показать им страну, о которой так много и восторженно говорили в те годы дома. Беседа наша с Ирой получилась на редкость откровенной. И лишь в конце двухчасового разговора я понял, почему девушка одарила меня такой степенью открытости. Но об этом — ниже.