Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

И тем не менее я решил написать о Луизе. Очень уж типичной показалась мне судьба этой эмигрантки "среднего" возраста. Эта ей принадлежала фраза, которую я привёл во вступлении к первому очерку: "Я — дитя предвоенных лет". Так она объясняла свой возраст. С большим трудом мне удалось вырвать признание в том, что год рождения 1937-й и сегодня ей таким образом за шестьдесят.

На прошлом Луизы долго не задерживались. Интеллигентная семья, папа и мама учёные. Девочку обучали музыке, водили на концерты. Но когда пришла пора поступать в институт, то по логике советских родителей-евреев, дочь должна была пойти в институт сугубо технический. Так спокойнее. Стала инженерной. Два десятка лет вкалывала в Гипромаше и ещё каких-то "гипро". Инженерная деятельность не слишком её занимала. Но жизнь скрашивали балет, опера, концерты. Музыка и театр годами оставались главной её радостью. Замуж вышла, но радости тот брак не принёс. Развелись. Детей не было.

По внешности Луиза на еврейку не похожа, русская мордочка. Но когда в 70-х хотели её принять в оперный театр на должность специалиста по освещению, ничего из этого не получилось. Заглянув в паспорт Луизы, должностное лицо пожало плечами: извините…. В те же годы произошло у неё ещё несколько неудач с устройством на работу. Нервничала. Но главное, что мучило — одиночество. Мама умерла, отец, осуждённый по политической статье, погиб в тюрьме. Второго брака не предвиделось. Женская неустроенность подтолкнула Луизу на прыжок за океан. Сегодня она понимает: то был прыжок в пустоту, в ничто.

Сначала, правда, эмиграция выглядела празднично: семь радостных дней в Вене, сорок фантастических суток в Риме. По приезде в Нью-Йорк немедленно помчалась в Метрополитен Оперу, где в тот вечер пел Поваротти. Но потом всё вошло в затверженно-унылый ритм. Бытие эмигрантское не слишком отличалось для неё от жизни на родине. Как в России время для неё разделилось в Америке на две непересекающиеся плоскости: днём скучная надоедливая служба в должности бухгалтера, а по вечерам походы на концерты в Карнеги Холл, посещение Сити Балета или оперного театра. Так оно и шло из года в год. Одиночество, как и на родине, терзало, выбивало подчас слезу, тоска сдавливала сердце. В многомиллионном Нью-Йорке найти родственную душу оказалось ещё труднее, чем в Москве.

С приходом "горбачевской весны" открылась возможность побывать в России. Поехала домой с тайной надеждой на что-то. Но на что? В Москве зашла в ОВИР, спросила, что надо сделать, если желаешь вернуть себе советское гражданство. Ответили: проживите год у своих родственников, а потом уже подавайте заявление на возвращение гражданства. Но оказалось, что страх перед "родственниками за границей" у советских граждан всё ещё силён. Луиза позвонила родной тёте, но та разговаривать с племянницей не пожелала. Попросила и впредь её звонками не беспокоить. Круг замкнулся: и там одиночество и здесь пустота.

Вторая, через год, поездка в Москву уже позволила повидать старых знакомых, школьных и институтских подружек. Но того, что ожидала душа, не свершилось: приятели переженились, знакомые за десяток лет разлуки отдалились. Изменилась и сама столица: возвращаться ночью из театра стало опасно, в подземных переходах зазвучали непристойные, порой антисемитские песенки. И тем не менее в начале нынешнего года Луиза снова отправилась на родину. Причина та же — одиночество. Теперь уже родственники не шарахались от "американки", а сводный брат даже попросил остановиться у него. На душе чуточку потеплело. Луиза даже продлила своё пребывание в России на неделю. Именно в эту неделю, вернее — в последний день перед отъездом и произошло то, чего она так долго ждала.

В гостях у одной родственницы прозвучала случайно брошенная фраза: "Её муж — хирург”. В памяти Луизы слово "хирург" пробудило вдруг давнее, очень давнее воспоминание. Почти тридцать лет назад у неё, тогда ещё совсем молоденькой женщины, врачи обнаружили в груди какое-то уплотнение. Что за опухоль, никто сказать не мог, но медики решили — оперировать. Стали искать подходящего хирурга. Кто-то из знающих людей посоветовал Фёдора Ивановича, молодого, талантливого медика с умными, как говорили коллеги, руками. Фёдор Иванович "по блату” положил молодую даму в свою военную клинику и прооперировал её. Опухоль оказалась неопасной фиброаденомой. Врач и пациентка после той операции подружились, стали встречаться, ходили несколько раз в театр.

Но отношения их вскоре прервались: Фёдор Иванович был женат. И вот теперь, почти треть века спустя, Луиза вспомнила о давнем знакомце. Нашла в телефонной книге его фамилию, позвонила. Домашние сообщили, что доктор поскользнулся на улице и упал. Сейчас находится в больнице. Дали адрес.

"Я вспомнила о нём в последний день пребывания в Москве, — говорит Луиза. — Вечером предстояло идти во МХАТ, а днём я отправилась в госпиталь. Что повидала во МХАТе, уже не помню, а нашу встречу с Фёдором Ивановичем помню во всех подробностях. Он вышел на костылях, в больничной пижаме, но всё равно, я сразу увидела — Мужчина. Блестящие голубые глаза. Высокий, моложавый, полный жизненной энергии." Фёдор Иванович тоже мгновенно узнал бывшую пациентку. Вспомнил её имя, фамилию, диагноз давней болезни. Встреча взволновала обоих. Сумбурно, перескакивая с темы на тему, стали вспоминать, чем наполнены были минувшие годы. Он всё ещё оперирует, работы выше головы. Женился второй раз. Партбилет свой сдал ещё в 1972 году. Из страны никуда не выезжал. Во-первых, не выпускают, как бывшего военного, а во-вторых, денег нет. Зарплата месячная, если перевести на доллары, всего одна сотня….

Луиза в ответ стала вспоминать, в каких она странах успела побывать и куда ещё собирается поехать. Фёдор Иванович всплеснул руками, закричал: "Смотрите, эта маленькая женщина уже весь мир объехала!" Присутствующие медсестры и больные изумлённо закачали головами. "Американка" почувствовала себя героиней. В разгар той, взволновавшей их обоих, встречи Луиза предложила Фёдору Ивановичу приехать к ней погостить. Все расходы она готова взять на себя. Он не отказался. На прощанье обнялись.

Дальнейшие события разворачивались стремительно. По возвращению в Нью-Йорк она стала звонить ему, отправила вызов. Москвич получил американскую визу на три года. Потом почта доставила ему уже оплаченные самолётные билеты: Москва-Нью-Йорк и Нью-Йорк-Москва, а также денежный перевод. "Я после той московской встречи помолодела на тридцать лет, — смеется Луиза. — Давно не переживала ничего подобного. Двадцатого апреля поехала в аэропорт встречать его. Увидала — сердце ёкнуло. Не ошиблась: мужчина!" К приезду московского гостя деловитая ньюйоркская жительница во всех деталях разработала месячный план совместных прогулок, путешествий, составила список опер, балетов и концертов, которые предстояло посетить. Договорилась на работе об отпуске. В гостиной своей однокомнатной квартиры на диване приготовила постель для гостя. Я готовилась к его приезду, как к празднику, — признаётся Луиза. — Но не всё в том празднике меня порадовало…".