Аида Арье - Русские эмигранты и их потомки. Истории успеха

Впрочем, история продолжается даже сегодня, и, возможно, однажды мы ещё услышим о возрождённом бренде Cosmopolitan, как это уже случилось после войны. А пока пожелаем династии Морозовых удачи, ведь чем бы они ни занимались, они всегда оставались верны своим идеалам. А таким людям обязательно должно повезти.

К сожалению, единого полного источника информации о семье Морозовых найти не удалось. Однако тем, кто хочет побольше узнать о русской диаспоре в Кобе начала ХХ века, рекомендую прочитать обстоятельную статью «Русская колония в Кобе», опубликованную в «Союзной газете». При желании её без труда можно найти в интернете.

Кроме того, время от времени, преимущественно в уральских изданиях, можно встретить небольшие выдержки из автобиографии Фёдора Морозова «На память потомству», оставленной им для своих детей и внуков (например, статья на сайте «Улпресса» «На память потомству» от 27 марта 2009 г.). Хотя эта автобиография так и не была издана целиком, однако даже по отрывкам из неё мы можем представить себе, каким колоритным и по-житейски мудрым человеком был основатель фабрики Morozoff.

Если же вас заинтересовала в целом тема русских эмигрантов начала ХХ века в Японии, то рекомендую обратиться к книге «Русская Япония» Амира Александровича Хисамутдинова. Пожалуй, сложно найти более исчерпывающий материал по русской диаспоре, чем тот, что дан в указанной книге.

Книга «Русская Япония», А.А. Хисамутдинов.

Статья «Русская колония в Кобе» («Союзная газета»).

Статья «Русский шоколатье, овеянный традициями» («Russian chocolatier steeped in tradition», газета «The Japan Times»).

Сайт Chocolate book https://barauchocolat.wordpress.com

Сайт http://www.morozoff.co.jp/

Сайт http://morozoffgulf.com/about-us/

Статья «Японский шоколатье из Тереньги» на сайте https://ulpressa.ru

Сайт «Русские эмигранты за границей» http://famous-russians-abroad.blogspot.ru

Статья «Бывший разносчик газет отдал долг шестидесятилетней давности» («Former newsboy repays 60-year-old debt», газета The Bryan Times за 9 июля 1986 года).

Статья «На память потомству» на сайте https://ulpressa.ru

Если бы вам выпала возможность перенестись в начало XIX века и прогуляться по мощёным парижским улицам, то вы, быть может, натолкнулись бы на одного очень интересного господина, ставшего чем-то вроде местной достопримечательности. С виду довольно спокойный и даже степенный, он испытывал одну сильную неприязнь, которая, учитывая место его проживания, была весьма странной. Месье не любил французов.

Стоило кому-нибудь заговорить в присутствии этого странного человека о французских традициях, культуре или истории, как он с жаром бросался доказывать, что более дурного, убогого и развратного народа в Европе ещё не видели. По его непоколебимому убеждению, французы были созданы лишь для того, чтобы вместить в себя все возможные пороки и недостатки. Причём свои взгляды этот человек считал своим долгом донести буквально до каждого, кто попадался ему на пути. При встрече с ним у современников в первую очередь возникали два вопроса: зачем месье при его взглядах поселился именно в Париже и как сами французы продолжают его терпеть в своей собственной столице?

Этим эксцентричным франкофобом был бывший губернатор Москвы, участник Отечественной войны 1812 года, широко известный не только у себя на родине, но и во всей Европе. Любители истории наверняка вспомнят его имя: губернатором Москвы в те годы был граф Фёдор Васильевич Ростопчин. Именно на него в первую очередь падают подозрения современных историков как на организатора и вдохновителя московского пожара, в результате которого практически весь город превратился в пепелище.

Причём подозрения эти не новы – многие современники Ростопчина (например, участники Отечественной войны 1812 года, впоследствии – военные историки Д.П. Бутурлин и А.И. Михайловский-Данилевский) практически не сомневались в его причастности к поджогу Москвы. Расходились, в основном, лишь в деталях – вдохновил ли губернатор москвичей на поджог или же фактически его организовал; самостоятельно решился на это или всё-таки с разрешения М.И. Кутузова (а может быть, и императора Александра I); поручил ли поджигать Москву полицейским или выпущенным на свободу заключённым.

Естественным образом к московскому пожару привязалась большая политика, поэтому с позволения властей распространялись две версии уничтожения города. Первая, рассчитанная на иностранцев, заключалась в том, что французы во главе с варваром-Бонапартом опустошили древнюю столицу огнём и мечом по примеру средневековых захватчиков. Эта версия выставляла Наполеона ограниченным дикарём и была встречена на ура в Европе, где многие откровенно презирали (и боялись) заносчивого выскочку. Вторая же версия, согласно которой Москва была сожжена самими москвичами из патриотических соображений, предназначалась для подданных Российской империи. Тем не менее слухи о настоящем организаторе поджога быстро распространились как на Западе, так и на Востоке.

Разумеется, Ростопчиным двигало не желание стать русским Геростратом, а оставить французов ни с чем и при этом – максимально деморализовать их. Ведь шла война! Современники понимали его стратегию, однако это не означало их благосклонного отношения к губернатору. Вскоре после окончания войны на первое место вышли совсем не патриотические настроения, а будничные меркантильные интересы; тут-то и оказалось, что по воле Ростопчина сгорела вовсе не Москва, а чьё-то конкретное имущество. Причём имущество далеко не последних в империи лиц. Пропавшие в пожаре роскошные усадьбы, поместья, квартиры с дорогой обстановкой могли стоить Ростопчину карьеры. В итоге так оно и случилось: в 1814 г. он уходит в отставку, а уже через год из-за нескрываемой враждебности двора на целых восемь лет вынужден покинуть Россию. В глазах неблагодарных современников его не спасло ни поражение Наполеона, ни то, что он самоотверженно сжёг свою собственную усадьбу Вороново.

Родители Софи де Сегюр – Ф.В. Ростопчин и Е.П. Ростопчина (портреты работы О.А. Кипренского)

Впрочем, вынужденное изгнание Ростопчин постарался провести с пользой и отправился на лечение – как тогда говорили, «на воды». Но, видимо, стремясь к привычной ему светской жизни в крупном городе, осел в итоге вовсе не в провинциальных Карлсбаде (Карловых Варах) или Баден-Бадене, а в Париже, откуда периодически выезжал на курорты.