Алексей Тарханов - До востребования, Париж

Мне не верится, что «Конкорд» прикончили только экономические проблемы. Он мало подходил для пассажиров экономического класса, это правда. Но ведь это был не простой самолет, и всегда найдутся люди, кому цена билета в четыре тысячи долларов не покажется завышенной.

На «Конкорде» сновали между Старым и Новым светом все самые богатые и знаменитые: Элтон Джон, группа Queen и Пол Маккартни, Елизавета II и королева-мать. Стали бы они жалеть керосин!

Пассажиры «Конкордов» были самыми уважаемыми клиентами авиакомпаний. За ними присылали специальные машины, носильщики встречали их в аэропорту. Стюарды и стюардессы рассаживали их согласно рангу – передние кресла были нарасхват, их приходилось заказывать заранее.

Дизайном салона занимался великий Раймонд Лоуи, нарисовавший посуду и серебряные приборы для пассажиров первого класса. Одежду для стюардесс шили Диор, Баленсиага и Кристиан Лакруа. На высоте шести километров в пути из Парижа в Нью-Йорк пассажиров ожидал, вероятно, лучший в мировом небе обед, приготовленный командой «воздушных поваров» под руководством Алена Дюкасса.

На борту было тысяча четыреста килограммов разнообразной французской гастрономии. Начинали с черной икры, потом переходили к бретонскому омару. За омаром следовала рыба на гриле или телятина с трюфелями, завершали обед ананасы, десерты, кофе и ликеры. Запивали все это винами, отобранными лучшими сомелье Франции. Правда, когда стюард предложил вина Иоанну Павлу II, папа римский улыбнулся: «Не могу, начальник слишком близко».

«Конкорд», как когда-то «Титаник», был создан для трансокеанской гонки. В ней участвовали европейцы и американцы. Французы и англичане предпочли стремительную стрелу, американцы поставили на гигантскую летающую корову «Боинг-747» – и выиграли. Их концепция самолета-сарая стала главной на рубеже наших веков.

Салон огромных двухэтажных «боингов» может быть сколь угодно роскошным и просторным, хоть с эмалированными кроватями с шишечками. Если же вы войдете в дверь «Конкорда» – а это можно сделать теперь в авиационном музее в Бурже, – вы удивитесь тому, насколько низок коридор. Баскетболистам было, наверно, тесно. Впрочем, когда они садились на место, оно оказывалось неожиданно просторным, а потолок достаточно высоким.

В 747-х шли киносеансы: восемь часов над океаном – томительный срок. Пассажирам «Конкорда» некогда было разлеживаться, они перелетали Атлантику за три с половиной часа. Это был самолет для пижонов, недаром одну из последних машин буквально на лету хотел купить для своей авиакомпании Virgin Airlines миллиардер-эксцентрик Ричард Брэнсон. Ему отказали, «Конкорды» больше не хотели пускать на пассажирские линии, их загнали в музеи.

Конструкторы готовились к тому, что новое поколение сверхзвуковых лайнеров будет еще эффектнее. И вдруг продолжения не последовало. Великолепные, не устаревшие до сих пор машины оказались тупиковой ветвью эволюции. Конструкторы ни в чем не виноваты. Виноваты были политики, спровоцировавшие кризис на Ближнем Восток и вздернувшие цены на топливо. Виноваты были менеджеры авиакомпаний, так и не сумевшие эффективно использовать доставшееся им сокровище. Виноваты были хозяева авиакосмической отрасли, решившие, что широкофюзеляжные аэробусы проще и в производстве, и в эксплуатации. И не нашлось политиков масштаба де Голля или Маргарет Тэтчер, способных вновь сделать этот самолет символом интеллектуального могущества Европы.

В отличие от американцев, к месту и не к месту поминающих Вьетнам, французы не любят говорить о войне в Алжире. История до сих пор слишком болезненна.

Представьте себе, как это выглядело осенью 1954-го, когда впервые заявил о себе FNL , Фронт национального освобождения Алжира. О каком «освобождении» могла идти речь? Алжир уже сто с лишним лет был Францией. С таким же основанием могли бы взбунтоваться нормандцы или бретонцы. Три французских департамента, более миллиона европейцев, обитателей французской Африки в третьем и четвертом поколении.

Уже более века католики, протестанты, евреи, мусульмане жили по европейским законам и вместе геройски воевали на двух мировых войнах, недаром в честь храбрости мусульманских бойцов построили парижскую мечеть.

Страна взорвалась в один день, соседи стали врагами, европейцев выреза́ли целыми семьями. Мгновенно единая великая Франция треснула на Францию и Алжир – пока еще только в умах. И до 1962-го, когда это разделение стало официальным, алжирская война была постоянной болью метрополии. Она шла вдали от Парижа – за морем, но туда отправляли французских солдат и оттуда шли все менее утешительные известия.

Увидеть эту войну в кино и в иллюстрированных журналах было еще возможно, но понять, что же там происходит, кто с кем и за кого воюет, не удавалось никак. Французская официальная пропаганда была отлично поставлена, и на фронте работали блестящие фотокорреспонденты и операторы. Я видел их однажды на выставке, устроенной в Париже.

Вот Марк Фламен, официальный летописец, сержант-фотограф 3-го подразделения парашютно-десантного полка, рассказывает о военных операциях. Солдаты преследуют партизан в пустыне. Взятых в плен боевиков ведут напоказ по улице со связанными за спиной руками и с ножом в зубах. Умирает раненный в грудь офицер-парашютист. Точные и очень качественные снимки Фламена выходили и в газетах, и в журналах, и отдельными книгами.

А вот Марк Гаранже, писаришко штабной, назначенный фотографом и ставший настоящим летописцем алжирской войны. От сержанта Гаранже, в отличие от сержанта Фламена, не требовали пропаганды. Он делал технические снимки, которые прикладывали к донесениям в штаб. Убитый боевик, захваченный алжирский комиссар и его застреленный ординарец с поднятой рубашкой и вывернутыми карманами. Имена плененных партизан Беншариф, Саид Буаки, кто там еще, в то время гремели не хуже Аслана Масхадова или Шамиля Басаева, теперь о них с трудом вспомнят историки.

Когда не надо было готовить документы, Марк Гаранже снимал жизнь вокруг, вроде солдатской пьянки по случаю «100 дней до приказа» – с веселым помахиванием членами за столом и горькими рыданиями в отходняке за дверью. Фотографировал на паспорт алжирских женщин из окрестных деревень, удивляясь, какой ненавистью полны их глаза.

Старуха воет в комендатуре – над ее дочерью надругались солдаты на блокпосту. Мать прячет детей – по улице с зачисткой идет патруль. Бьют ногами пастуха: говори, куда ушли бандиты.

Журналисты работали и по другую сторону фронта – в отрядах Фронта национального освобождения. Это голландец Крин Таконис или американец Дики Шапель, комично выглядевший в очках и с косичкой среди суровых моджахедов. Он только что снял расстрел французского агента: парень указал боевиков, которых спрятала очень мирная деревня.