Николай Борисов - Василий Темный

В своём стремлении к единовластию Иван Тверской был вполне последователен. Лишив своих бояр права заступаться за обиженных великим князем удельных князей, Василия Михайловича и Ивана Борисовича, Иван Тверской развязал себе руки для дальнейшего наступления на права своих братьев и племянников. Минул год, и Иван перешёл к прямому произволу по отношению к сородичам. Отобрав у своего строптивого брата князя Василия Кашинского некоторые волости и передав их своему смиренному племяннику Ивану Борисовичу Кашинскому, великий князь Тверской Иван Михайлович отказался давать объяснения кому-либо по этому вопросу. Летописец определил это сильной метафорой: Иван «нача вражду вздымати на свою матерь и на свою братью» (29, 149).

Кто же был прав, а кто виноват в этой княжеской распре? Тверской летописец явно сочувствует удельным князьям. Но диалектика процесса состояла в том, что за удельным сообществом была правда прошлого, а за Иваном — правда будущего. Только собрав в кулак все свои боевые силы, Тверь могла сохранить независимость или хотя бы заставить считаться со своими интересами. Но это «собирание земли и власти» не могло идти иначе как через произвол и насилие.

Так понимал положение и московский князь Василий Дмитриевич, внимательно следивший за событиями в Твери.

Не сумев сломить высокомерие великого князя Тверского Ивана Михайловича семейными увещеваниями, обиженные братья обратились за помощью к Церкви. Издавна иерархи мирили князей и урезонивали своенравных. Но князь Иван отверг посредничество тверского епископа Арсения. Тогда обиженные удельные князья решили прибегнуть к помощи игумена Троице-Сергиева монастыря Никона. Однако и Никон уже не мог, подобно Сергию Радонежскому, лично вразумлять споривших князей. Для этого авторитета Никона было недостаточно. Но своё отрицательное отношение к произволу великого князя Тверского Ивана Михайловича и сочувствие обиде кашинского князя Василия Михайловича он выразил «сериевским» способом: принял приглашение Василия Кашинского приехать в Кашин и окрестить новорождённого сына князя Василия.

Эта история изложена в летописи бегло. Но недомолвки только усиливают любопытство историков.

«В лето 6909 (1401) князь же великии (Тверской. — Н. Б.) отняше у своего брата у князя у Василья езеро Лукое и Вход Еросалим и даша братаничю своему князю Ивану. Князь же слаша к нему Василеи отца своего владыку Арсениа, прося суда обчего. Князь же великии отвечал: “суда ти о том не дам”. Князь же Василеи поеха в свою отчину в Кашин, и родися сын у его княгини Настасий, за неделю до Покрова, и приеха княгини великаа к своему сыну, к князю Василью, а из Сергиева манастыря приеха честный муж, игумен Никон, и крестиша сына его, и бысть радость велика князю Василию о приезде матери своея и о рожении сына своего, и о Никоне игумене, и крестиша его княгини великая Овдотья (вдова великого князя Михаила Александровича Тверского. — Н. Б.) и игумен Никон, и нарекоша имя ему в святом крещении Дмитрии» (29, 149).

Забыв на время княжеские распри, жители Кашина праздновали приход в мир ещё одного будущего правителя. Народ ликовал, звонили колокола, под дудку медведчика плясали учёные медведи... И даже монахи радовались случаю, получив от князей обильный «корм» — праздничный стол. Люди в рясах — тоже люди. Безвестный монах летописец, ненароком размечтавшись об утехах мира сего, с горечью написал на полях своей рукописи: «За тыном пьют, а нас не зовут...»

Тверские князья перенесли свои распри на суд Орды. Хан Зелени-Салтан симпатизировал кашинским князьям. Но в 1412 году Зелени-Салтан был убит, и преемник его отпустил тверского князя Ивана Борисовича «с честью и пожалованием».

«Этим оканчиваются известия о тверских делах в княжение Василия Дмитриевича. Дела ордынские и литовские мешали московскому князю пользоваться тверскими усобицами» (104, 360).

Наблюдения над летописями позволили С. М. Соловьёву сделать ещё одно наблюдение. «Тверской князь боялся князя московского наравне с ханом татарским; это всего лучше показывает значение Москвы при сыне Донского» (104, 360).

Сложные и переменчивые отношения связывали Москву с другим и тоже присмиревшим врагом — Рязанью. Глубокие сдвиги в расстановке политических сил в Восточной Европе на рубеже XIV—XV веков проявились и в новом положении Рязанского княжества. Князь Олег Рязанский, следуя примеру Твери, прекратил свою вечную вражду с великим князем Дмитрием Ивановичем Московским. В 1385 году он помирился с ним и даже породнился с Москвой, женив сына Фёдора на дочери Дмитрия Донского Софье. Несколько лет спустя, в 1401-м, дочь Фёдора Олеговича Рязанского Василиса вышла замуж за сына Владимира Андреевича Храброго Ивана.

Династический союз Московского княжеского дома с Рязанью переплетался с политическим сотрудничеством. Согласно договору 1402 года Рязань признала себя «младшим братом» Москвы. И, к чести своей, потомки Олега до начала XVI века оставались верны этому договору. Даже во время московской усобицы второй четверти XV века Рязань оставалась на стороне того правительства, которое в данный момент находилось в Москве. И всё же у Рязани оставались свои собственные интересы, жертвовать которыми она не собиралась. Первым из них был Смоленск. В то время как Василий I под давлением Витовта и своей жены Софьи Витовтовны готов был отдать Смоленск Литве, Олег Рязанский изо всех сил помогал смоленскому князю Юрию Святославичу, женатому на его дочери. Не допускать захват Смоленска Литвой и дальнейшее продвижение Витовта через Верховские княжества вниз по Оке — стратегия Олега Рязанского.

После кончины Олега (1402) на трон взошёл его сын Фёдор. Летопись сообщает, что младший брат Фёдора, Родослав, отправился в поход на Брянск. Этот старинный русский город, более известный тогда как Дебрянск (лесные дебри), в первой половине XIV века служил яблоком раздора между Москвой и Литвой. На Брянск смотрели с вожделением и смоленские князья. Географическое положение Брянска в верховьях реки Десны, на дороге из Киева в Ростов, влекло сюда многих завоевателей. Борьба Москвы за Смоленск переплеталась с борьбой за Брянск.

Как мы знаем, поход Родослава на Брянск оказался неудачным. На границе с Литвой, возле города Любутска на Оке (близ современной Калуги) рязанцев неожиданно встретило сильное литовское войско. Очевидно, литовцев предупредил о намерениях Родослава какой-то доброжелатель. Возможно, это был сам Фёдор Олегович, желавший избавиться таким образом от брата и соперника. В жестоком бою Литва взяла верх. Родослав был взят в плен, а его войско разбито.

Пленного князя Родослава доставили к Витовту, который распорядился посадить его в темницу и там держать «в нуже великой» до получения выкупа. Фёдор Рязанский долго не хотел (или не мог) заплатить за брата назначенный Витовтом огромный выкуп — три тысячи рублей. Лишь три года спустя Родослав был отпущен в Рязань, где вскоре и умер. Вероятно, его сгубила тюремная сырость. Так бесславно закончил свой век последний из Рюриковичей, носивший славянское княжеское имя — Родослав. Все остальные князья XIV—XV веков носили уже только христианские календарные имена, полученные ими при крещении.