Наталья Громова - Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Я видела Надежду Сергеевну за три дня до смерти. Я знала, что она тяготится тем, чтобы смотрели на ее измененное болезнью лицо и не смотрела на нее. Она тяжело дышала со стонами и хрипами и почти не могла говорить. Но так как она позвала меня – за две недели перед этим не хотела видеть ни меня, ни кого другого, кроме духовника – я не уходила и ждала, что она скажет. Она сказала: Дух ушел. Душе тяжко расставаться с плотью. Вся жизнь в неправде, все – неправда. Бог милосерд и ко мне и к людям. Никто не знает, что такое болезнь. А потом спросила про мою мать, про брата и меня с прежней, здоровых дней, заботой. <���…>

Я тяжело заболела и при всем этом уже не присутствовала. Каждый день те, кто навещали меня, спрашивали: написала ли я Вам. Я сочла это каким-то указанием. И хотя моя душа, с тех пор как мы расстались с Вами на Харьковском вокзале, онемела, как я думала, уже до конца, оказалось, что есть слова какие-то и что Вы живы в ней. Помоги Вам Бог во всем – и больше всего в смертный час (выделено мной. – Н. Г. ).

В том, что душа Варвары “онемела”, когда ее оставили одну в Харькове на вокзале, где она четыре дня жила на улице, без еды, была вина Льва Исааковича, который был абсолютно неспособен противостоять бытовому натиску Анны Елеазаровны. А возможно, законная жена, наконец, решила показать Варваре Григорьевне, столько лет маячившей на ее горизонте, место, которое, как она считала, та заслужила.

Но все-таки в эти месяцы Шестов мог думать только о том, как спасти и прокормить свою семью, найти в разных городах братьев и сестер, которые могли пасть жертвой погромов. Теперь они должны держаться вместе, как и было им завещано предками.

Саше 24 февраля 1920

Женева

Я уже писал тебе, что из России мы ничего не привезли. Даже на дорогу нам не хватило бы тех денег, которые у нас были. Только присланная тобою валюта нас выручила. Когда мы были в Ялте, все ни о чем больше не мечтали, как о том, чтобы вырваться из того ада, который сейчас в России. Но не успели сесть на пароход, как все прежние <���нрзб>были забыты. А когда приехали сюда – тем более. Прежде говорили: только бы попасть заграницу, там будем как угодно жить. Теперь хотят жить как жили прежде. Соответственно этому хотят много денег… Ты можешь зарабатывать немного своей музыкой, я – литературой. Вместе с тем, что мы будем получать на вырученные после ликвидации дела суммы, получится достаточно, чтобы существовать. Нужно только немного мужества, чтобы согласиться жить, как живут десятки миллионов людей – ведь ни голодать, ни работать сверх сил никому не придется. Придется только отказаться от привычки к роскоши.

Все, что я пишу тебе, необычайно для нас важно. Помни это и очень обдумай каждое мое слово. Я уверен, что, если мы не ликвидируем дела в Лондоне, это будет для всех настоящим несчастьем. Не знаю, приехал ли уже Миша в Лондон. Во всяком случае, поторопись ответом, т. к. мне очень хотелось бы поскорей убедиться, что ты и сам понимаешь то, о чем я тебе пишу [226] Bibliothèque de la Sorbonne. Fonds Léon Chestov. .

Но ведь именно в первые месяцы эмиграции, 11 июня 1920 года, он вдруг остановится, оглянется назад и напишет в “Дневнике мыслей”, где очень мало записей, те слова, которые мы приводили в самом начале нашей истории:

В этом году исполняется двадцатипятилетие, как “распалась связь времен” или, вернее, исполнится – ранней осенью, в начале сентября. Записываю, чтобы не забыть: самые крупные события жизни – о них же никто, кроме тебя, ничего не знает – легко забываются.

Он говорит о сентябре 1895 года, о том переломном моменте, когда рядом с Варварой, а может, и благодаря ей, его жизнь резко развернулась. В 1923 году, сначала через приветы М.О. Гершензона, а потом уже и непосредственно, переписка между ними возобновляется. Правда, сохранились только письма Варвары Григорьевны Шестову, которые остались в его архиве, его писем к ней этого периода нет ни одного. И вот Варвара снова начинает с ним говорить. Она получает привет от него через приехавшую из Берлина Е.В. Шик (Елагину), которая была там с гастролями Театра имени Вахтангова:

4 сентября 1923

Сергиево

Лиля привезла мне Ваши приветы, Лев Исаакович. Издалека – точно из другого существования. Но странное было чувство – точно не прерывалось общение духовное на годы – на годы, имеющие право считаться каждый за десятилетие.

И другое было странное – и хорошее – чувство. Незначительной и как бы вовсе не существовавшей ощутилась та горечь, какая за эти годы вставала при Вашем образе. Человек не обязан быть иконой для другого человека. И вообще, ничего он не обязан, кроме того, к чему он сам обяжется из глубины своей совести. А эти глубины как раз не от него зависят. Вот видите, опять “философия и литература”. Так уж нам с Вами суждено – по гроб жизни. Он не очень далек от нас этот гроб, и вряд ли по эту сторону его мы увидимся. И я рада, что захотелось и смоглось сказать Вам, что все блага, все пусть будут благословенны, что приходят от Вас на мою дорогу. Великая неподкупность и героический труд и чистота Ваших поисков истины были и есть для меня источником, обновляющим душевные силы. Вы, может быть, и знали это, но после долгого молчания захотелось Вам сказать об этом еще раз.

14 сентября 1923

…Начала читать Ваши откровения о Смерти. Читаю медленно-медленно – похоже на то, как богомольцы взбираются на лестницу св. Павла в страстную пятницу. Как все у Вас горестно и трудно. И как я люблю, что это так. Когда кончу читать, я напишу Вам.

За эти три года, когда у Вас складывалась Ваша книга о смерти, и у меня вырос цикл стихотворений, ей посвященный – “ Ad Suor nostra Morte ” [227] “ К нашей сестре смерти” ( итал. ). Цикл стихов из книги “ Ad Suor nostra Morte ”. – см.: Малахиева-Мирович В. Хризалида. / М., 2013. С. 317–320. и к нему можно бы эпикуровские строчки взять эпиграфом.

22 октября 1923

Сергиево

Спасибо за отклик, Лев Исаакович. Было радостно видеть Ваш почерк – той же странной радостью, о которой Вы пишете “рад, что Вы еще существуете”. Это, конечно, детская и эгоистическая радость – т. к. для каждого из наших сверстников, убеленных сединами и отягченных соответствующим, бременем было бы радостней уже не “существовать” – т. е. существовать как-то иначе вне почерков, писем, книг, болезней, заработков и т. п.

И последнее письмо Варвары Шестову, которое дошло до Парижа. Она читает его “Гефсиманскую ночь”, посвященную Паскалю. И, как всегда, в диалоге она на равных с Шестовым:

8 мая 1925

Больше недели прошло с той ночи, когда я прочла “Гефсиманскую ночь” [228] Речь идет о работе Л.И. Шестова “Гефсиманская ночь (Философия Паскаля)”. но все еще звучит во мне ее “ Ad tuas, Domine, tribunal appello! ” [229] К твоему суду взываю, Господи! ( лат. ) .