Наталья Громова - Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

“Я все забываю, я все забываю”, – в отчаянии восклицает Чеховская Ирина из “Трех сестер”. Она права в своем отчаянии. Забвение – первый признак заболевания души “окамененным нечувствием” или просто нечувствительным для самой души распадом.

“Я все вижу, все помню”, – писал однажды мне один из друзей моей молодости, попавший в жестокий тупик, где мучались втроем – я, он и моя сестра. Тогда он верил, что найдет силы поднять бремя представшей задачи. Потом он, как и большинство людей, спасаясь от боли и тяжести, прибегнул к забвению. Оно привело часть души к “нечувствию”. В ней, в этом склепе нечувствия, замурован труп моей сестры, душевно заболевшей от зрелища своего склепа. В этом же склепе схоронены и те мысли, те движения души, те творческие возможности этого человека и мои, которые родились бы от нашего сопутничества [235] М.-М. В. Дневник. 3 ноября 1938 г. С. 359. .

Шестов умер 20 ноября 1938 года, Малахиева-Мирович узнала об этом только восемь месяцев спустя. Перегородки между советским миром и всем остальным стали настолько высокими, что новости доходили с чудовищным опозданием.

“Из равнодушных уст я слышал смерти весть и равнодушно ей внимал я” [236] Цитата из стихотворения А.С. Пушкина “Под небом голубым страны своей родной…” (1825). . А была некогда такая большая, такая глубокая (казалось) душевная связь. И то, что называют любовью – с его стороны. И с моей – полнота доверия, радость сопутничества. Месяц в Коппэ, когда души безмолвно сблизились на такой головокружительной высоте, и в такой упоительно молодой радости общения, что каждое утро казалось первым утром мира. Озеро, сумрачные горы Савойи, розы маленького сада, росистая трава по вечерам, огромные оранжевые улитки, каждая книга его библиотеки, чай, который я готовила ему по ночам, когда дети уже спали. Музыка, во время которой я встречала его долгий, неведомо откуда пришедший, о невыразимом говорящий взгляд. Было. И земной поклон за все это, и за письма, за дружеские заботы, за всю нашу встречу, хоть и была она ущербна и, не дозрев в значении своем, могла окончиться так, как закончилась сегодня – “из равнодушных уст я слышал смерти весть, и равнодушно ей внимал я” [237] М.-М. В. Дневник. 15 июня 1939 г. С. 377. .

Повторяемая не раз в этом отрывке отсылка к пушкинскому стихотворению о смерти Амалии Ризнич нужна Варваре, чтобы осознать градус боли. Отзывается в ней память о Шестове или нет? Чем он был для нее?

И вот уже через два дня она снова возвращается к этой теме. Ничто никуда не уходит.

17 июня 1939

Москва

Диван в “своей” полкомнате. Зной. Тянутся к зениту грозовые облака.

Странно: при известии о смерти Шестова не ощутилось никакого потрясения (“из равнодушных уст я слышал смерти весть и равнодушно ей внимал я”). Но уже через несколько часов я заметила, что все вокруг в особом колорите изменилось, как бывает после важных душевных событий. И душа как бы перешла на иной строй. А самое важное – приоткрытая отдушина из жизни, где пребываю и струя воздуха горных вершин. На высоких горах жила эта душа. И как одиноко – до встречи со мной. Вероятно, так же и последние двадцать лет. Впрочем, о них я ничего не знаю. Знаю только, и в этом сущность такой, как у него души – поистине “истина”, какой он искал всю жизнь, была ему дороже самой жизни. И в этом были его крылья. И еще – в неподкупной правдивости мысли, в бесстрашии перед самыми жестокими выводами и в упорном “творчестве из ничего”. Было нечто дантовское в его лице, изборожденном следами нисхождения в ад. И в его натуре, в безбоязненности заглянуть туда, где томятся gli perdate gente – обреченные гибели. И думалось ему некогда, что я его Беатриче. И верила я тому долго. А сейчас от всего долгого, мучительного и духовно важного общего прошлого одна, сказанная им фраза: “Если мы дети Бога, значит можно ничего не бояться и ни о чем не жалеть”.

И еще вспомнилась надпись на одном из его портретов: “Может быть, вещие птицы Аполлона (про лебедей) тоскуют неземной тоской по иному бытию. Может быть, их страх относится не к смерти, а к жизни” [238] М.-М. В. Дневник. 17 июня 1939 г. С. 377. Часть цитаты из работы Л.И. Шестова “Предпоследние слова”. Полный текст цитаты: “Может быть, вещие птицы Аполлона тоскуют неземной тоской по иному бытию, может, их страх относится не к смерти, а к жизни, может быть, и в стихотворениях Тургенева, и в последней драме Ибсена уже слышны, если не последние, то, по крайней мере, предпоследние человеческие слова”. http://www.odinblago.ru/shestov_nachala_i_konci/4. .

Последний абзац – цитата из работы Шестова “Предпоследние слова”, посвященная философским истинам, которые разрушаются при внимательном в них вглядывании. В части, озаглавленной “Лебединые песни”, философ рассуждает о последних мыслях Тургенева и Ибсена, предполагая, что в этих вещах открывается странный парадокс – жизнь для них страшнее, чем смерть. В своих последних вещах Тургенев в “ Senilia ” (“Старческое”), а Ибсен в пьесе “Когда мы, мертвые, пробуждаемся” тосковали по Инобытию. “Лебеди, – рассказывает Платон, – когда чувствуют приближение смерти, поют в этот день лучше, чем когда бы то ни было, радуясь, что они найдут Бога, которому они служат”.

Об этом же писал Ибсен в своей последней пьесе “Когда мы, мертвые, пробуждаемся” о воскрешении музы художника, вместе с которой он уходит на вершину, чтобы с ней погибнуть. Пьеса, об идее которой Шестов с таким восторгом говорил Евгении Герцык после расставании с Варварой в Коппе. Одна из важных тем, к которой Лев Исаакович будет неоднократно возвращаться, – это возможность личного спасения через любовь, которая воскрешает из мертвых. Конечно, это одна из великих метафор любви, но все-таки кажется, что для него – воскрешение из мертвых – было больше, чем метафора. Много раз он будет повторять, что был мертв, что душа омертвела, что стал мертвецом. Именно Варваре удалось заставить его поверить в себя, в собственные силы, вернуться к жизни.

Теперь она перебирает в памяти дарованные ей когда-то Шестовым мысли, слова, обращенные к ней, обрывки разговоров. Она заполняет ими пространство жизни.

И снова пишет о нем:

28 июня 1939

Снегири

Вечер. Призрачна грань, отделяющая нас от ушедших из видимого мира близких наших. Лев Шестов, о смерти которого недавно узнала, до того реально, до того волнующе – действенно живет со мной рядом, как это было в давние времена общей напряженной духовной работы и его обета: “Что бы ни было с вами, что бы ни было со мной, я никогда не отойду от вас и всегда буду с вами”. Жизнь давно разделила нас пространством, временем, и внутренние пути, казалось, пошли обособленно, в глухой дальности один от другого. Но это – поверхность явлений. Под нею тайно-жизнь со своими сроками, законами и нежданно выплывающими из океанов подсознания Атлантидами [239] М.-М. В. Дневник. 28 июня 1939 г. С. 378. .